Шрифт:
Закладка:
Поля закрыла глаза. Мгновение назад молчавшая степь превратилась в огромный, в необъятный оркестр. Стрекотали кузнечики, перепиливала струны саранча, сверчки дули в серебряные дудочки!
Поля шла, не открывая глаза. И пырх, пырх! Стайка воробьев. Но воробьи тоже изумили. Метнулись туда-сюда и сели на травинки. Травинки не ломались, не гнулись.
Запахло горячо, вкусно, будто что-то из печи достали. Покрутила головой — серебряная полянка полыни. Дотронулась до вершинок трав ладонями, и ладони теперь пахли — холодным, но пламенным солнцем. Уж такая это трава — полынь, холодная да пламенная.
Солнце оторвалось от земли, но не спешило в небо, и Поля догадалась: солнце позволяет посмотреть на себя, на свою красоту. Даже дух занялся.
У неё был ветерок в друзьях, но солнце, оказывается, тоже. Поля протянула руку — потрогать. Но это её потрогали. Солнце погладило лучами Полину ладонь. И сразу же поднялось, и тут уж отводи глаза, да поскорее.
Поля побежала домой. Ей так много открылось, тайного, прекрасного.
И в который раз за утро — обмерла. Перед нею в крошечных белых звёздочках — шар. Живой, зеленый, с фиолетово-сиреневыми веточками. Об этом растении она спрашивала бабушку. Перекати-поле. По дороге к морю таких шаров много. С мяч, с детский надувной круг для плаванья, но чтоб такой! Пригнувшись, Поля могла бы войти в этот шар.
Бабушка говорит, поздней осенью перекати-поля, гонимые ветром, катятся по степи, и степь словно бы сама плывёт.
Вот бы в этот шар, и покатиться, покатиться…
Прабабушка ждала Полю у задней калитки.
— Смотрела, как солнце встаёт?
— Бабушка-прабабушка! Его все ждут. И все, все ему радуются.
— Ты счастливая, девочка! — сказала Анна Порфирьевна. — Ты любишь солнце.
— Бабушка-прабабушка, а я теперь знаю, почему утро вечера мудренее.
ПРАБАБУШКИНЫ ЗВЕРИ
Бабушки сидели в тени ореха. Ветер дул из степи, тёплый, даже, пожалуй, горячий, но в тени было хорошо.
Скамейка удобная, со спинкой. Поля села рядом с Анной Порфирьевной, прикрыла глаза. Её тянуло в дрёму.
— Бабушка-прабабушка, от тебя мёдом пахнет, а от тебя, бабушка, пирогами.
— Чем же от меня может пахнуть, коли я пирогов напекла? Блинами да пирогами любая изба похваляется. На всю улицу слыхать, у кого нынче пироги.
— Бабушка-прабабушка, а почему у тебя винограда нет? — Поля даже глаза открыла: как она раньше об этом не подумала — у знаменитого виноградаря нет винограда?
— В советской стране, голубушка, люди жили для людей. Не о своём счастье пеклись, а о всенародном. Калинник мой так говаривал: «Я виноградники во всю степь насажал. Гроздь-другую уж как-нибудь пожалуют за труды. А заведи у себя десяток кустов — времени не останется на десяток гектаров».
— Бабушка-прабабушка! — сказала Поля. — А ведь нашего Калинника Иисус Христос взял бы в ученики.
— Господи, куда хватила!
— Взял бы! — согласилась с внучкой бабушка.
— Грех возвеличиваться? Грех! — укорила прабабушка бабушку. — Калинник стремился правдой жить, но бывало всяко. Один Бог знает, как мы душой своей распорядились.
И вдруг Поля увидела большого ежа, а за ежом хвостик в хвостик, будто шарики на ниточке, семенили три ёжика. Крошечных, чуть побольше спичечного коробка.
— Смотрите! Смотрите! — прошептала Поля.
— Матушка-ежиха привела ежат своих показать, — прабабушка улыбнулась, но уж так грустно. — Почуяла звериной своей душой, что я опять остаюсь одна.
— Ты её знаешь?! — удивилась Поля.
— Четвёртую зиму, Бог даст, вместе будем зимовать. Сбегай, дружочек, к соседям. Молочка принеси, угостим малышей.
Поля принесла молоко, налила в блюдечко.
Ежиха отведала и только потом подвела к блюдечку колючие комочки.
— Бабушка-прабабушка, пчёлы тебя не кусают, звери тебя любят.
Слёзы так и посыпались с Полиных глаз.
Прабабушка погладила правнучку по головке:
— Вот и дождичка не надо!
ПРОЩАНИЕ
Поля набила рюкзак камкой.
— Лучше мёда возьми побольше! — советовала бабушка. — Мёд редчайший. Без подделок, слава Богу.
— Мне морские сны дороже, — сказала Поля, но для банки мёда гнёздышко нашла.
Они посидели на скамеечке под орехом. Прабабушка поцеловала Полю, перекрестила. Перекрестила бабушку, и — пора: автобус ждать не будет.
Примчался Георгий, сунул Поле в руки деревянную расписную кружку, полную пуговиц.
— Подарок! Я сам все пуговицы выиграл. Тут и советские, и немецкие, и царские.
Подарки надо принимать.
— Спасибо, — сказала Поля. — На следующий год я обязательно приеду.
Бабушка уже шла по тропинке, не оборачиваясь. Поля побежала догонять, на ходу шевеля пальцем в кружке. Пуговицы были с орлами, со звёздами, такие и этакие, и вдруг она откопала стрелу амазонок. Поля вернулась, кинулась назад, Георгий тоже помчался ей навстречу.
— Стрела! Древность!
Георгий остановился, замахал руками:
— Это тебе! Это подарок.
Они постояли, поглядели друг на друга и бросились в разные стороны. Поля догонять бабушку, а мальчишка в степь, на курган.
НЕБО ЕВПАТОРИИ
В Евпатории бабушку и внучку ждала телеграмма. Мама через два дня прилетает из своего дальнего далека, с океана.
— Вот и моим каникулам конец! — сказала бабушка.
— Почему родные люди не живут вместе? — у Поли слёзки опять дрожали на ресничках.
— Так мир устроен, — сказала бабушка, и было понятно: она этого мира не одобряет.
Когда жара спала, они, как всегда, пошли на море. Вдоль лимана, по лиману вброд, на пятачок дикого пляжа.
— Бабушка, а дорога-то не блестит! — порадовалась Поля.
— Мы с тобой вдвоём ради всех постарались, может, кто-то где-то и для нас с тобой доброе дело делает.
Море было ласковое, и Поля поняла: прощается. И друг ветерок тоже всё время был рядом.
Когда шли обратно, увидели радугу. Над городом — тучи стеной — и сияющая, зовущая к себе тройная дуга.
— Бабушка! День один, место одно, а погоды разные! Там, где море, — ни облачка. А погляди, какое небо в степи. Зигзаги облачные. А выше — рябь. Видишь, как это нежно, будто ёжики ежихины, будто овечки. Нет, это как солнечные зайчики на волнах, как дети. Бабушка, ты лучи видишь? Тёмные, светлые? На город, на город посмотри! Наша Евпатория не хуже Касабланки. Бабушка, бабушка, сколько же неба в Евпатории! Ты такая счастливая! Ты живёшь на земле посреди неба. И я с тобой.
ДУБ
Поля любила папины песни. Они у неё с утра сами пелись. Ни с того, ни с сего.
Проснулась Поля, перекрестилась на бабушкину икону, а песенка уже вот она:
