традиция с платком.

Тогда же, чтобы показать, что приходу сватов девушка не рада, обувь пришедших достаточно было исподтишка развернуть носками к выходу.

Это знак отцу. И самим сватам тоже.

Это будет мой протест. И неважно, что после я сбегу. Пусть знает, что я его не хочу.

Отталкиваюсь от кровати и встаю рывком.

Мама просила одеться красиво, а я просто меняю домашний костюм на первое попавшееся летнее платье. Кудрявые волосы ложатся, как им хочется. Щеки красные без всяких румян. Глаза блестят, пусть и лихорадочно. Ресницы у меня всегда пушистые.

Но мне все равно на красоту, я иду не обольщать.

По второму этажу движусь босиком и на цыпочках, нигде не зажигая свет. Медленно спускаюсь по лестнице, молясь ни разу не издать лишний звук.

С каждым моим шагом вниз шелест голосов становится все более громким. Слова – отчетливыми. Они беседуют не на крымскотатарском, а из меня лезет желчь.

Это твой образцовый жених-кырымлы, бабасы? Человек, который смотрит на нас свысока? Которым мы тоже в диковинку?

Который уехал когда-то учиться и забыл о своем происхождении, а тут вдруг вспомнил? Думаешь, он жил праведно? Вряд ли. А теперь вдруг захотел себе крымскотатарскую жену…

Дышу, как дракон, делая последние шаги с лестницы. По коридору иду наощупь.

Приседаю у выхода. Туфли Салманова нахожу сразу. Они стоят аккуратно. Выглядят прекрасно. Как и всё в нем. Но это не заставит меня проникнуться к человеку, посчитавшему меня товаром.

Беру наверняка купленные на взятки туфли из дорогой кожи за задники. Разворачиваю. Встаю и оттряхиваю руки.

К лестнице возвращаюсь, уже не таясь.

Бессмысленный акт протеста придал мне смелости.

Где-то на пятой ступеньке слышу неправдоподобно уважительное:

– Рехмет за гостеприимство, Мехди-агъа. Данията, всё было очень вкусно…

Торможу и кривлюсь. Я ему не верю. Я ему совсем не верю.

Сжимаю перилла. Разрываюсь между полярными желаниями ускориться и чуточку подождать. Может в меня шайтан вселился, но склоняюсь ко второму.

– И вам рехмет, что пришли, Айдар-бей. Жаль только, что Айлин спуститься не смогла.

Я не захотела.

Выплевываю, но мысленно.

В гостиной двигаются кресла.

Первым в холл выходит Бекир. Зажигает свет, вскидывает взгляд, мы с ним встречаемся.

Необъяснимый для меня восторг во взгляде брата тухнет, меняется сначала на стыд, потом он вспоминает, что я перед ним завинила, даже подбородок вздергивает, потом просто хмурится. Мне кажется, просит без слов: «Айка, не дури», а мне ещё больше хочется дурить.

Следом за братом в холл выходит мама. Тоже замечает меня. Тоже реагирует красочно. Я вызываю у своих родных целый спектр эмоций, только это не радует.

Папа мажет взглядом, долго не задерживаясь.

А в глазах Салманова я опять зажигаю смешинки. Потешная, да, господин прокурор? Ваша будущая зверушка. Но скорее нет.

Он быстро проезжается по мне взглядом, как в тот день, когда попал в наш дом впервые. Останавливается на лице и не спешит разрывать зрительный контакт.

Так у нас тоже не заведено, но моих это почему-то не смущает.

– Добрый вечер, Айлин-ханым. Голова отпустила?

Он спрашивает не формально. Ждет ответа, вздернув бровь. А я еле сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть колкость. Хочу, но зачем? Получу скандал, а на исход это не повлияет.

Решаю быть мудрее. Да и Митя сказал просто ждать.

Разворачиваюсь, хватаюсь за перилла уже другой рукой, чтобы точно не упасть. Расплываюсь в улыбке и немного приседаю.

Поднявшись, смотрю на Айдара всё так же с улыбкой. Мне кажется, он знает, что я его люто ненавижу, но его это не расстраивает.

Папа напряжен, Бекир хмурен, мама разволновалась, а я вздергиваю подбородок и отвечаю:

– Не отпустила, но совсем не спуститься я тоже не могла.

Брови Айдара взлетают еще выше. Меня еще сильнее раздражает в нем всё. Слишком идеальный внешне, внутри… Черный-черный. Хороший бы себя так не повел.

– Спасибо, что оказали честь. Вас даже мельком очень приятно видеть…

Хочется фыркнуть и закатить глаза. В своем кабинете он обращался ко мне на ты. И говорить позволял куда острее. А тут… Идеальный жених. Не верю.

– Вы уже уходите?

– Айка… – Мама обрывает тихо, а Салманов расплывается в улыбке. Потешила вас, да? Жалко. Не хотела.

– Да, Айлин-ханым. Работа. Но я еще приду.

– Очень рада… Слышать. – Глазами отвечаю куда честнее: а еще сильнее обрадуюсь, если вы сгинете в огненной геенне.

Свожу брови на переносице, а Салманов улыбается шире. Мы совсем не совпадаем. Ему доставляют удовольствие минуты моего страдания.

– А подарок примете?

Он спрашивает неожиданно, я даже теряюсь. Открываю рот, закрываю, смотрю на маму и злюсь на себя за это.

Она кивает, а я чувствую себя глупой, беспомощной и бесправной.

Айдар тянется к внутреннему карману сегодня черного пиджака, достает оттуда продолговатый ювелирный чехол. Делает шаг ко мне и протягивает.

У меня к щекам приливает жар. Стыдно за то, что краснею. Я не меркантильная, но взгляд примагничивается к «подарку». Любопытство шкалит. Мозг кричит, что нужно отказаться, а пальцы тянутся.

Я чуть отдергиваю руку, когда поднимаю глаза и наталкиваюсь на внимательное наблюдение прокурора-взяточника. Он как будто сам с собой поспорил, насколько я дикая. И кто-то один в его голове точно побеждает.

У меня ноздри раздуваются от возмущения, а он складывает губы в короткое: «бери».

Слушаюсь.

Коробочку приятно ощущать в ладони. Еле сдерживаюсь, чтобы не погладить. Затаиваю дыхание и жму на кнопку замка. Открыв, пугаюсь.

На бархатистой подложке закреплен золотой, усыпанный бриллиантовой крошкой и крошечными изумрудами браслет. Камушки мелкие, но как же бликуют… У меня дыхание перехватывает от восторга. А потом еще раз – от осознания собственной алчности.

Во второй раз взгляд поднять на Айдара уже страшно. Я же знаю, что он внимательный. Увидел, как зажглась.

Только это ничего не значит. Я в жизни не надену.

Продам, когда сбежим с Митей. Это будет плата Салманова за то, что позволил себе поучаствовать в сделке на человека.

Когда думаю об этом, любая красота меркнет. Захлопываю чехол, смотрю на Айдара, не выражая лишних эмоций.

Он тоже вроде бы серьезен, но уголки губ сдают в нем очередной приступ веселья.

– Не понравился? – Мужчина спрашивает, зная, что какой бы ответ я не дала, без разницы. Искренний уже дали мои глаза.

– Очень красиво. Способной полюбить вас женщине, наверное, повезет…

– Айка…

Мама перебивает и качает головой. Я хмурюсь, Салманов улыбается. Тянется пальцами ко лбу и трет его.