Шрифт:
Закладка:
У людей сохранилось множество преданий, в которых серокожие жители Тормундских гор, называемые людьми эльфами, показаны в своих лучших ипостасях – красивые, мудрые, живущие сотни лет, одаренные силой и, разумеется, добрые. На самом же деле, эльфы, или лунный народ, как они сами себя называют, всегда презирали людей и считали их недоразвитыми паразитами, способными только на то, чтобы плодиться и портить все, к чему им доведется прикоснуться.
Никто из эльфийских королей не желал вести переговоры с юной расой людей, поэтому лунный народ ушел в горы, подальше от новорожденных невежд. Они думали, что люди вымрут, уничтожат сами себя, но им удалось выжить и, более того, расплодиться так, что вскоре лунный народ оказался в меньшинстве.
Сотни лет людская раса развивалась, чтобы потом пойти войной на соседей. Они поработили лунный народ – уводили детей из семей, уничтожали святыни, строили лагеря, в которых эльфы работали до изнеможения. Они осквернили все священные рощи и вырубили почти весь рунный лес. И тогда Галевас Ледяной Шип обратился за помощью к силе, много веков заточенной между Мраком и Упорядоченным – к Чёрной Матери. И она откликнулась на его зов, даровала ему силу, и он испепелил города поработителей, сровнял их с землей и увел свой народ обратно в горы, где возвел неприступную крепость и поклялся в верности Черной Матери, предав огню статуи Рогатого Бога и Богини.
Но люди выжили. Они больше не пытались нападать на лунный народ и спустя несколько сотен лет позабыли о делах своих предков. На руинах старых городов возвели новые, на смену королям пришли императоры, но лунный народ ничего не забыл.
А вот людям лучше всего удавалось делать вид, что они не помнят, сколько боли причинили другим.
– Назови мне уравнение мира Посмертия.
Хести моргнула и ответила:
– Ноль плюс единица, плюс двойка равно трём. Где ноль – это Бездна Преисподней, единица – Некрослой, двойка – Единый Высший Отец, а тройка – триединство мира Посмертия.
Наставница кивнула.
– Лунный народ ничего не забыл.
– Лунный народ ничего не забыл, – эхом повторила Хести.
– В ночь Приветствия ты получишь разрешение использовать магию. Надеюсь, ты выучила все жесты силы?
– Почти, – нехотя призналась Хести. – Некоторые мне все еще не даются.
– Старайся лучше. И не позволяй этому выскочке Лаверну помыкать тобой. Я слышала, тебя заставили следить за его братом. Он ведет себя подозрительно?
– Нет, – соврала Хести.
– Тогда постарайся, чтобы он не отвлекал тебя от занятий. И больше не добавляй в этот напиток цветы сливы.
Шелестя мантией, наставница вышла из комнаты, оставив Хести наедине с котлом. Она заглянула в него, вздохнула и потащила его в уборную, чтобы опустошить.
Разговоры о прошлом её народа вызывали в ней странное чувство, похожее на отголоски гнева их предков, переживших страшные годы, полные насилия и несправедливости. Верховная жрица говорила, что в каждом потомке лунного народа сохранилось желание отомстить людям, но Хести не чувствовала к ним ненависти. Глупые, жестокие и неповоротливые люди забавляли её, казались странными, как экзотические животные. Возможно, это потому, что всю свою жизнь она провела в горах и никогда не приближалась к ним.
Хочется ли ей убить мальчишку-калеку? Едва ли. А вот огреть его котлом по голове еще как.
Жрицы храма Черной Трехликой Матери с самого детства учили её ненависти, вместо сказок на ночь читали древние летописи, в которых в красках описывались ужасы Столетней войны. У Хести никогда не было выбора, она просто не могла смотреть на людей без содрогания и отвращения. Семена ненависти прорастали в ней, давали свои плоды, и, в конце концов, она убедила себя в том, что люди заслуживают уготованной для них судьбы.
Опустошив котел, она вышла в коридор и пошла к комнате калеки. Пусть она не обязана во всем подчиняться Лаверну, это задание вызывает у нее интерес. Мальчишка оказался не таким уж бесхребетным и, если она узнает, кому он отправлял сокола, на одного наследника Дома Багряных Вод может стать меньше.
Верховная предлагала Лаверну убить калеку, но тот по непонятным причинам решил сохранить ему жизнь. Неужели его глупый лепет о родной крови – это правда? На первый взгляд между братьями нет ничего общего.
Она вошла в его комнату без стука и застала мальчишку за шахматной партией.
– Что тебе нужно? – Он покраснел, будто его застали за чем-то постыдным.
– Шла мимо, – ответила Хести. – Решила взглянуть на птенчика, за которым мне приказали наблюдать.
– Значит, других дел тебе действительно не доверяют? – фыркнул мальчишка.
– Можешь жалить меня сколько угодно, мне наплевать. – Хести по-хозяйски уселась на мягкую кровать и откинулась на подушки. – А ты, я смотрю, настоящий затворник, да? У тебя что, нет друзей? Сидишь здесь целыми днями.
– Глядя на тебя, могу задать тот же вопрос, – огрызнулся калека.
– Погоди, погоди, – Хести подалась вперед, – у тебя что, есть зубы?
– Замолчи, – пробормотал он.
– А не выходишь ты, должно быть, из-за ноги, да? Знаешь, что делают с калеками на моей родине? Сбрасывают их с Жертвенной Скалы, чтобы мать не мучилась.
– Моя мать умерла.
– Хорошо, что она не видит какой ты жалкий.
Он вскочил и тут же зашипел от боли. Схватившись за ногу, мальчишка медленно опустился на стул и принялся растирать мышцу. Хести усмехнулась.
– Не делай резких движений, калека.
– Тебе нравится насмехаться надо мной? – Он вскинул голову и уставился на неё своими темными, жалобными глазами. – Так знай, что мой брат преуспел в этом намного больше, чем ты, и ни одно твое слово меня не ранит.
– А чего тогда ты вскочил? – Хести улеглась на живот и подперла подбородок руками.
– Не смей говорить про мою мать, – прошипел мальчишка. – Никогда.
– Давно она умерла? – сжалившись, спросила Хести.
– При моем рождении.
– Тогда почему ты так разозлился? Вы ведь даже знакомы не были.
– Человеку, съевшему сердце собственной матери, этого не понять, – зло бросил он.
– Я не человек, – резко одернула его
