Сокол всегда думал, что Орёл испытывал какое-то ненормальное влечение к своей растительности на лице. Он вёл себя зачастую совсем как городские легкомысленные люди, любящие прихорашиваться, хотя за плечами у него была трудная работа, на которой извечно ни на что не хватало времени.

Нет, конечно, каждый был вправе делать всё, что угодно — сам Сокол имел нестандартные предпочтения. Но он считал, что это было не совсем рационально. Однако Орлу на чужое мнение было глубоко наплевать. Он умудрялся сохранять свою внешность и в самых экстремальных ситуациях. Как — неясно, однако его растительность, под каким углом ни посмотри, всегда была безукоризненной формы. И это невероятно раздражало, потому что Сокол терпеть не мог что-то идеальное, к чему невозможно было даже придраться. Он с детства привык обходиться потрёпанными и рванными вещами, иметь заросшие волосы, грязные руки и ноги.

Орёл порылся в своём мешке несколько секунд. Он достал небольшую бутыль с розовой настойкой, потряс, стукнул по стеклу пару раз и кинул её Сове, которая без особых проблем словила.

Сокол в очередной раз заметил, что она была очень энергичной натурой, хоть с первого взгляда казалась странной. Сова всегда что-то щебетала себе под нос, часто моргала и нервно подёргивалась, словно ей было холодно. Наверное, она хотела сделать всё в лучшем виде, чтобы угодить всем и вся. Обладала молниеносной реакцией, но была такой неряшливой!

— Добавь и будет тебе счастье, умирающая птица. Только не пищи, — Орёл дружелюбно подмигнул.

Сокол закатил глаза, а Сова тем временем быстро вытащила пробку из стекляшки и добавила без спроса в суп несколько капель. Жидкость сразу позеленела, а запах улетучился, словно и не было всей этой тошнотворной вони. Сокол недоверчиво помешал похлёбку, на свой страх и риск понюхал. Он, убедившись, что она более-менее безопасна для здоровья, сделал первую пробу.

— Ну что, птенец, лучше?

Орёл с еле заметной улыбкой следил за осторожным Соколом, который перед тем, как глотать, обязательно дул, как маленький, на ложку, и только потом приступал к импровизированной трапезе.

Орёл взял его совсем мелким. Наткнулся на него на улице, когда с командой проходил мимо маленькой деревушки. Сначала Сокол назойливо бегал возле их лагеря, пытался заговорить, а потом с наступлением ночи хитро к ним пробрался и почти успел забрать лежавший без присмотра меч.

Неудачливого вора, разумеется, раскрыли и собирались как следует за такой проступок наказать, однако Сокол так энергично брыкался и боролся, что Орёл пожалел его и поклялся сделать из него порядочного человека.

Так и появился этот сорванец в команде и сразу же начал мешать всем жить: то это утащит, то не даст заточить оружие — всё побегай за ним и отбери то, что он без спроса себе присвоил. От него была одна головная боль, но, невзирая на это, ребёнок, развлекая своими выходками всю команду, скрашивал тяжёлые рабочие будни.

Ещё он не воспринимал никого, кроме Орла, и поймать его из-за этого было вдвойне сложнее. Зато в каждое слово командира он вслушивался и действительно прикладывал силы, чтобы измениться в лучшую сторону. Сокол считал Орла близким по духу, уважал за отвагу и принимал как лидера. Он доверял ему больше остальных.

Потом птенец подрос, возмужал и на одном серьёзном деле показал себя достойно. Тогда-то Орёл впервые испытал за него гордость.

— Жить можно, — невнятно проговорил Сокол, продолжая уплетать за обе щеки некогда противную еду.

Он быстро расправился со своей порцией, даже слишком для того, кто так яро отрицал съедобность данного блюда. Сокол отложил миску в сторону, потянулся и громко зевнул.

Рядом никого не было.

Сова чудом испарилась. Она стояла, как Ворон и остальная часть команды, возле Орла, пока тот бурно жестикулировал, водил пальцем по уже, кажется, чужой карте и объяснял, что до храма осталось идти максимум день, не меньше. Сопровождающий же настойчиво требовал сократить время похода, чтобы добраться быстрее.

Сокол предпочёл не принимать в деле никакого участия. Он прекрасно знал, что они справятся и без него, а его бесполезные комментарии только испортят ситуацию. Исходя из такого умозаключения, он откинулся назад, подложил руки под голову и принялся рассматривать небо, на котором, как на узорчатом полотне, были усыпаны яркие звёзды. Почти по самому центру находилась огромная синеватая луна, выглядевшая в этот день красивее обычного.

Некоторые звёзды располагались так близко, что сливались в какой-то замысловатый рисунок, отдалённо напоминающий животное.

Это захватывало дух. Соколу казалось, что там, на небе, тоже жили различные существа. Звёзды, например, это подданные, которые каждую ночь суетились, а по утрам, когда приходили домой, запевали весёлые песни и разбрызгивали из большой кружки сладковатый эль. А вот луна была их правительницей. Наверняка она носила полупрозрачное одеяние, отливавшее желтовато-голубым оттенком от множества блёсток.

И её, разумеется, любили, потому что она была их создательницей, способной изменять жизни одним взмахом руки.

Магия тоже могла изменять. Сокол много раз об этом думал, особенно по вечерам, в одиночестве. Он никогда не видел, как ею пользуются, но он горел той удивительной силой, которой наделялся её обладатель. Более старшие в команде рассказывали, что она несла в себе одну сплошную боль и жестокость, что в ней не было ничего хорошего, и людям повезло, что она обошла их стороной. Но Сокол мечтал из своих рук выпускать магические потоки, чтобы на расстоянии подбрасывать врагов и уничтожать их. Это получалось бы так быстро и эффектно! Не пришлось бы даже трудиться и натирать до мозолей ладони из-за рукояти меча или кинжалов.

Честно говоря, он очень завидовал представителям ниврийского народа. Они обладали магией — и это ставило их на ступень выше по сравнению с людьми. Сокол не встречался с ними, но старшие говорили, что те были напыщенными гадами и считали человечество примитивными дикарями, пользовавшимися обычным кровавым оружием.

Сокол с детства не мог отвязаться от мысли, что магия должна была принадлежать всем. Но почему Сущий дал одному народу куда больше преимуществ, чем другому? Почему он заставлял своих детей страдать, когда они могли бы жить в мире и гармонии? Где был баланс?

Это было нечестно. Несправедливо. Люди были ничем не хуже заносчивых нивров, а, может быть, даже лучше. Сущий обязан был учесть это и исправить то, что он натворил. Но почему он так медлил?

— Сокол! Иди сюда!

Орёл снова был зол и раздражён. Он каждый раз пытался привлечь Сокола ко всеобщему обсуждению плана, даже если это и подразумевало просто постоять и послушать. И всегда против его воли.

Сокол терпеть не мог в нём эту противную черту. Разумеется, командная работа занимала важное место, но она была не предназначена для него. Ему куда проще действовать в одиночку, хоть это и считалось в Балобане абсурдом и нередко порицалось.

Сокол, злостно бурча себе под нос всякие проклятия, устало поплёлся к командиру.