Поражают «глубокомыслием» и диагнозы: «острое белковое мочеизнурение»… «болезнь Кушинга»… «перитонит»… Ставят по сто пиявок на день… О сахаре в моче – ни слова. А ведь Бальзак – любитель хорошо и обильно поесть; он рыхл и тяжеловесен, ему за пятьдесят. И диабетически изменённые сосуды глаз и нижних конечностей уже давно взывают о помощи. Тот самый случай, когда, несмотря на старания эскулапов, больной продолжал жить.

Вообще, складывается впечатление, что Оноре не отдавал отчёта в том, насколько он серьёзно болен. Его товарищ, Теофиль Готье, 19 июня (перед отъездом в Италию) решил навестить больного. Каково же было его удивление, когда ему сообщили, что хозяина дома нет, он убыл на таможню, где выкупает свои дрезденские «безделушки». Бедный Тео лишь развёл руками и удалился.

Узнав, что он разминулся с Готье, Бальзак чуть не заплакал от досады. На следующий день он продиктовал (сам писать уже не мог) Эвелине короткое письмо следующего содержания:

«Дорогой Тео, сердечно благодарю Вас за тот интерес ко мне, который Вы соблаговолили выказать. Если в последнее свое посещение Вы не застали меня дома, это не значит, будто я чувствую себя лучше. Я только вопреки запретам врача дотащился до таможни, ибо непременно надо было забрать мой багаж. Нынче я избавился от бронхита и от воспаления печени, значит, есть улучшение, поэтому завтра все силы бросят против действительно тревожной болезни, болезни, гнездящейся в сердце и легких; мне подают большие надежды на излечение, но я должен постоянно оставаться в роли мумии, отказавшись от разговоров и движений, – такое положение вещей должно продлиться по крайней мере два месяца. К этому письмецу меня обязывала Ваша дружба, которая мне вдвойне драгоценна в том одиночестве, в котором держит меня медицинский факультет. Если Вы зайдете еще раз, сообщите мне заранее день и час, чтобы я мог воспользоваться удовольствием Вас принять и насладиться Вами – ведь я так давно Вас не видел! Всем сердцем Ваш де Бальзак»{583}.

Отправить письмо Тео, не прикасаясь к нему, для Бальзака показалось недопустимым. Собравшись с силами, он с большим трудом сделал собственноручную приписку, которая больше напоминала какие-то каракули, хотя при определённом усилии можно было прочесть: «Я больше не могу ни читать, ни писать».

Сам Готье вспоминал: «Я собирался в путешествие по Италии и перед отъездом захотел попрощаться со своим знаменитым другом. Оказалось, что он уехал из дому в коляске, чтобы забрать из таможни какую-то экзотическую диковину. Я удалился, успокоенный, но когда уезжал из Парижа, мне подали записку от г-жи Бальзак, которая весьма любезно, с вежливыми сожалениями объясняла, почему я не застал ее мужа. В конце рукою Бальзака была сделана следующая приписка: “Я не могу ни читать, ни писать. Де Бальзак”…»{584}

То были последние строки, написанные рукой Мастера. Бальзак умирал.

* * *

Когда речь заходит о последних днях Оноре де Бальзака, первое, что приходит на ум, это недоуменный вопрос: от чего, собственно, умер великий романист? Что послужило причиной его преждевременного (именно – преждевременного!) ухода? Пятьдесят лет для цветущего мужчины отнюдь не жизненный предел даже в позапрошлом веке. Многие из соратников Бальзака прожили значительно дольше: В. Гюго (83 года), Э. Жирарден (78 лет), А. Дюма (68 лет)… Достаточно сказать, что его вдова, Эвелина Ганская, скончается через 32 года, на восемьдесят втором году жизни.

Итак, всё, что у нас есть по этому поводу, – это очень короткие «Заметки о последних днях Бальзака» лечащего врача писателя доктора Наккара. Конечно, чрезвычайно интересно было бы ознакомиться и с воспоминаниями доктора Кноте (или же его сына); оба лечили романиста в период относительно непродолжительного нахождения того в России. В Верховне Бальзак много болел, и доктор Кноте часто посещал своего именитого пациента. Но, к сожалению, отыскать какие-либо следы его мемуарной деятельности в недрах архивов до сих пор никому не удалось. В связи с этим обстоятельством сегодня внимание исследователей сфокусировано именно на воспоминаниях доктора Наккара.

Что нам повествует личный лекарь Оноре? Совсем немного: «застарелый сердечный недуг, принявший необратимый характер»… «тяжёлая одышка»… «сбивчивая и невнятная речь»… «полнокровность вен»… «с трудом мог передвигаться»… К счастью, в нашем распоряжении имеется ещё кое-что: бесценные письма – прежде всего, самого Бальзака.

Но вернёмся к доктору Наккару. На что намекает врач? Прежде всего, на серьёзные нарушения не только в работе сердца, но и во всей сердечно-сосудистой системе в целом. Несмотря на то что французская медицинская школа XIX века считалась одной из самых передовых в мире, доктор Наккар, наблюдая Бальзака, никак не мог определиться с его окончательным диагнозом. Пользуясь своим влиянием среди медицинского сообщества, он собирает врачебный консилиум в составе именитых докторов. Что на выходе? Набор серьёзных (и даже опасных) симптомов: одышка при ходьбе, переходящая в удушье при увеличении физической нагрузки; альбуминурия (наличие белка в моче); отёки в нижних конечностях, упадок сил и пр.

Растерянная Лора пишет матери: «Доктор смело назначил поставить больному водянкой на живот сто пиявок, в три приема… Но несмотря на веселость, никогда не покидающую супругов, несмотря на каламбуры Оноре, на его шутки под самым носом у смерти, он так походил на умирающего, что моя невестка спокойно сказала Софи в ту ночь, когда обнаружился перитонит: “Я думала, что потеряю его”. Но чудесная надежда, которая не оставляет ее, вскоре взяла свое, и утром она не моргнув глазом без страха поставила последние тридцать пиявок… Моя невестка кажется мне загадкой. Знает ли она об опасности? Или не знает? Если знает, то ведет себя героически»{585}.

В наши дни в данных обстоятельствах даже начинающий врач обратил бы внимание на артериальное давление (АД) у пациента, а также количество холестерина и сахара в крови. А что можно было сделать тогда? Доктора, оказавшиеся у постели больного, заострили внимание на «полнокровности вен», что в плане диагностики уже неплохо. Считаю своим долгом напомнить, что первый бескровный прибор для измерения артериального давления (так называемый сфигмограф) будет изобретён позже; во Франции кровяное давление измерялось с помощью усовершенствованного сфигмографа доктора Э.-Ж. Маре (1864 г.).

Что сделали бы сегодня? Как минимум – измерили АД и изучили биохимические анализы крови и мочи. Но это сейчас, а не тогда. Тем не менее доктора, отметив у пациента «полнокровность вен» и выявив у того альбуминурию, одобрили кровопускание. Назначается постельный режим и отдых. Обнаруженное докторами указывало на проблемы у пациента со стороны сердечно-сосудистой системы и наличие у него гипертонической болезни. Наличие белка в моче, так называемая альбуминурия, или