и старался, чтобы меж ним и огромным демоном была его соперница, но та была не лыком шита тоже, и выпад за выпадом, удар за ударом, прямыми атаками и финтами, тянула его туда, куда хотела.

«Сосновая ветка» была сделана из лучшей стали, чем серебристый клинок гандхарва, и не раз оставляла на нём опасные зазубрины — но на удивление, стоило ангелу взмахнуть — как они сами затягивались. Да и похоже, что не только лечить зазубрины, но и саму свою форму умела менять сталь рецепта небесных кузнецов — то изгибаясь в саблю при рубящем ударе, то расширяясь для прочности при жестком блоке, то вытягиваясь в иглу при колющем выпаде. В начале боя такой укол едва не стоил девушке-демону жизни, но к счастью она была с трезвой головой, а не в слепящей ярости…

Ковай, наконец, проморгался, и прикинув, как он может быть полезен со своею дубиной, зашел чуть дальше за спину и с замаха наотмашь ударил по затылку ангела. Гандхарв, уклоняясь, сделал шаг навстречу принцессе, с силой скрестив клинки с девушкой, и удар прошел мимо. Кадомацу отбросила его толчком на монаха и нащупала за собой порог двери. Ангел ударил толстяка сияющим крылом, (того сильно дёрнуло током), и, забыв об осторожности, ринулся в атаку. Демонесса улыбнулась, и легко отвела тонко вытянувшуюся иглу небесной стали от своего лица, шагом в сторону, ушла с линии удара, поменяв руку меча, и, схватив за запястье (маленькие молнии, побежав по пальцам, больно обожгли и свели судорогой), обезоружила небожителя, болевым приёмом уронив на колени. Он поднял глаза — в лицо ему смотрел огромный меч господина Сакагучи и мушкет Ильхана, накрепко прикрученный к столу:

— Будэш шутка шутить — Ильхан будэт стрелять! Не промахнусь! — гортанным голосом пообещал красавец-ракшас.

Сзади него, мотая головой, поднялся громадный брат Ковай, справа, выкручивая руку, держала принцесса, слева — закованный в доспехи гигант-хатамото, рядом, пробежав по потолку, свалилась Азер, всё равно красивая и грациозная, несмотря на шикарные формы. Он кивнул головой и поднял левую руку:

«Сдаюсь»…

Награда иудушке

…Долго-долго длилось молчание. Принцесса, убравшая меч, тяжело дышала после боя, а по её красивому лицу, преломляя свечение желтых локонов и зелёных глаз, катились крупные градины пота.

Гандхарв тоже тяжело вздымал рёбра, но с более спокойным, и даже любопытным выражением лица обводя взглядом компанию своих пленителей.

Первым не выдержал предатель:

— Хе-хе-хе! Я же говорил, увижу тебя в могиле!

Ангел повернулся к нему, видимо удивившись его присутствию, и сделал несколько быстрых жестов руками. Все похватались за оружие — не магия ли?

— Да, это я! Чтобы ты сдох сегодня же, на моих глазах! — взорвался руганью Каличаран: — Я… я…

Кадомацу молчала, переводя взгляд то с одного на другого то на непонятные жесты рук гандхарва. У неё до сих пор, стоило моргнуть, перед глазами возникало зрелище пылающих огнём и блистающих молниями клинков. Не отошла от них…

— Стоп! — наконец крикнула она на перебежчика:

— Он понимает нас?

— Да, он же не глухой. Только говорить не хочет!.. Притворяешься ведь, сволочь! — и с размаху влепил ему пощёчину.

Ангел стоически перенёс удар, и что-то жестами попытался объяснить принцессе.

— Я не понимаю, — покачала она головой: — Как вас зовут, для начала?

Он замер с выжидающей улыбкой. Только через минуту девушка поняла, что задала вопрос на своём языке, и страшно смутившись, повторила на санскрите.

Гандхарв поклонился, сунул руку за пазуху, (все схватились за оружие), и осторожным движением достал на свет небольшой, но толстый блокнот. Открыв его, он показал надпись на первом листе: «Агира, перфект 6-й…».

— Спасибо. Меня зовут Метеа, я принцесса Края Последнего Рассвета.

— И вот настал твой последний час! — не к месту пытался влезть Каличаран.

— Заткнись, — негромко приказала Метеа.

— Что⁈

— Тебе сказали «молчать»! — это уже Сакагучи.

— Зачем вы убили женщину? — спросила демонесса.

Ангел непонимающе посмотрел на неё.

— Да! Сати, мою жену! — снова влез Каличаран.

Пленник помотал головой.

— Да что ты юлишь, выкручиваешься! — пролез мимо бдительного Сакагучи предатель: — Только я ушел, как к моей жене полез! Она отказала, а ты её задушил!

На лице ангела отразилось недоумение. Он взялся за блокнот, но человек выбил из его руки стило и бумагу.

— Признавайся, мерзавец!

— Он не может признаваться, — господин Сакагучи оттащил человека от небожителя за разорванную куртку: — Он же немой.

— И ему не надо — раздался голос Аравинды со стороны Даршани. Все обернулись — она держала Каличарана на прицеле своего оружия, а по стеклу её шлема пробегали светящиеся надписи: — Держите его! — сказала Даршани своим голосом: — Аравинда… проверил труп его жены, он сейчас придёт.

Удивительнее всех действовал Каличаран — сразу рванулся в сторону своей комнаты, но Азер свалилась на него с потолка и прижала коленями к полу:

— Лежать!

Даршани опустила оружие. Принцесса дала ангелу подобрать свой блокнот и карандаш.

Послышался звук бегущих шагов и по лестнице поднялся запыхавшийся Аравинда с Маваши и Хасаном:

— Держите его! Трупу три дня! Убийца не гандхарв! — закричал он.

— Что?

Каличаран стал вырываться:

— Вот он и убил три дня назад! Я ещё думал — куда она пропала?

Все переводили взгляд то с проводника, то на ангела, то на жениха Даршани.

— Ещё когда Даршани сказала что он — гандхарв, я понял неладное. На шее женщины синяки от пальцев, и это пальцы человека! Пусть покажет руки!

Азер убрала с перебежчика колено, и схватила за руку, но тюремщик, неожиданно для своего роста, сильно толкнул её, и, вырвавшись, бросился в дверь своей квартиры. Отворив её, поскользнулся, хватаясь за ручку, а Даршани рубанула лучом светомёта по петлям. Дверь упала, оставив Каличарана упавшим на пороге под взглядами демонов и разъярённых людей.

Хасан подал руку Азер, помог подняться ей с пола. Гандхарв что-то писал в своём блокноте.

— Что случилось с вашей женой? — грозно спросила принцесса: — Три дня назад…когда мы договаривались о сделке, вы уже тогда её убили?

— Да что вы… вы, верите ему⁈ — он ткнул пальцем в немого ангела, уже дописавшего в своём блокноте.

— Я верю своим соратникам — Аравинде и Даршани, это они тебя обвиняют, а не твой враг!

— И твоя трусость,