Шрифт:
Закладка:
Несмотря на всю американскую «шумиху вокруг», единственные серьезные аварии с участием автомобилей АРА и пешеходов произошли в Одессе, которую «Russian Unit Record» назвала «Хобокеном Украины» и где, казалось, всегда все доходило до крайностей: «Улицы широкие и прямые, телеграфные столбы стоят далеко друг от друга, и благодаря этой гражданской добродетели можно отдать должное тому факту, что new tin Lizzy мистера Хайнса все еще такой же новый и неповрежденный, как когда он прибыл с Босфора».
Ничто в документации АРА не указывает на то, что вождение в Одессе было более опасным, чем в остальной части Советской России; в одном отчете говорится о правительственных автомобилях, «двигавшихся настолько быстро, насколько это было возможно механически». Что, однако, удивительно при просмотре отчетов об авариях, так это то, что ни в одной из них не был замешан Рэндольф Клемент, один из наиболее подверженных несчастным случаям спасателей АРА. Клемент родился в 1898 году в Чарльстоне. На войне он служил летчиком-истребителем, что обычно подразумевало определенную смелость, и, по-видимому, после войны он продолжал летать довольно высоко, или, по крайней мере, такое впечатление он производил из рассказанных им историй.
Барринджер познакомился с ним по пути в Россию во время рейса Рига-Москва в январе 1922 года. The Virginian написал домой, что Клемент был «членом Старой гвардии Моултайн-Стрит, Южная Каролина, и с ним произошло больше несчастных случаев, чем с самим Гарри. Парень, который всегда рядом, когда что-то происходит, от линчевания Лео Фрэнка до вспышки Боло в Сиэтле. Рассказчик второго класса, но мы все возлагаем на него надежды».
Первым заданием Клемента была Одесса, где через несколько недель после начала работы он появился в судовом дневнике USS MacFarland. Командир написал, что Клементу «сегодня утром бросили кирпич в его машину по дороге на пристань. Похоже, он пережил большинство диких событий в Одессе. У него репутация в АРА человека, который очень хорошо выполняет любую работу, кроме своей собственной. Он приятный человек, но довольно безответственный».
Климент был вынужден покинуть российскую миссию всего через четыре месяца из-за болезни. Он уехал в Россию со случаем сифилиса, от которого его лечил в Одессе доктор Каффи инъекциями Неосальварсана. После своего отъезда он проезжал через Лондон, где сказал Брауну, что Кэффи ошибся с одной из этих инъекций, в результате чего произошла утечка в мышцу руки, в результате чего он был частично парализован. Браун счел разумным, чтобы АРА оплатило часть его медицинских счетов, хотя Куинн клялся, что Клемент рассказывал еще одну из своих историй.
Боло привыкли к исключительной привилегии разгуливать по дорогам Советской России, и они были возмущены этим вторжением американцев. Большинство мужчин из АРА предполагали, что одержимость боло автомобилями была просто имитацией, в типичном избытке, поведения правящих классов старого режима, во многом похожей на их слабость к изысканным банкетам. Американцы могли бы сказать, как много значило для советских чиновников, особенно в провинциальных городах, когда их видели разъезжающими на автомобиле. Хейл написал из Самары: «Я никогда не видел, чтобы комиссар-одиночка ехал на переднем сиденье с водителем, и это меня бесит».
Для американцев это влечение большевиков к автомобилям служило доказательством неискренности их идеалов. Люди из АРА были не первыми американцами, которые так думали. Тремя годами ранее на слушаниях в Сенате по большевистской пропаганде один сенатор счел компрометирующим доказательством против большевиков тот факт, что «многие из людей, которые в прошлом жили в комфортных условиях, были вынуждены работать на улице, носить свертки, работать носильщиками и так далее, в то время как лидеры большевиков жили во дворцах, разъезжали на автомобилях и в целом наслаждались жизнью, которой могут наслаждаться очень богатые в остальном мире».
Позже сенатор добавил, что дворцы были «прекрасны», а автомобили пронзали как стрелы. Один из свидетелей, представитель YMCA, сказал о большевиках: «У них у всех бесподобные автомобили, у тех, у кого нет Паккардов».
После миссии АРА Фил Мэтьюз публично осудил лидеров БОЛО, указав, что Троцкого, Каменева и Дзержинского возили по улицам Москвы на «роллс-ройсах», в то время как Россия голодала — как будто они ехали без определенной цели, или их пеший переход накормил бы голодающих. Цитировались слова Карла Флита, который, когда он приехал из России в ноябре 1921 года, сказал, что «Ленин разъезжал в роскошном автомобиле», что само по себе должно было указывать на то, что в нем не было ничего пролетарского.
Конечно, Флоте все еще страдал от «голодного шока» после своего чудом спасшегося от волжских бандитов, что может объяснить его нервную одержимость в то время автомобилями. В Пугачеве, 18 ноября 1921 года, когда он понял, что нападение бандитов неминуемо и его жизнь в опасности, он отправил отчаянную телеграмму Шафроту в Самару, умоляя его о помощи, «как американец американцу». ... Во имя человечества пришлите автомобиль сегодня».
Шафрот именно так и поступил, отправив на тот свет одинокого русского водителя АРА, который прибыл на окраину города, вероятно, примерно через шесть часов, как раз к началу атаки. На его вопрос о том, из-за чего был весь этот шум, ему ответили: «Пришли казаки». По словам Шафрота, «Не останавливаясь для дальнейшего просвещения, он нажал на акселератор, полностью забыв о своей миссии, и прибыл в Самару тем же вечером с тремя спущенными шинами, проехав более 120 миль по ухабистой дороге».
Телеграмма Флоэта о жизни и смерти, очевидно, произвела впечатление на Шафрота: он сохранил русский оригинал для себя. Семьдесят лет спустя, в доме престарелых за пределами Роли, Северная Каролина, он, прищурившись, рассматривал его, пытаясь вспомнить, какое значение могло так давно обеспечить ему место в его альбоме для вырезок.
В советском разгуле было нечто большее, чем простое парвенюистское позерство. Для большевиков автомобиль был важным символом технического прогресса. Россия была отсталой страной и, несмотря на революцию, не смогла за одну ночь стать индустриализированной — это было главной темой нового послания Ленина о терпении. Но автомобиль дал комиссару почувствовать вкус будущего здесь и сейчас. И когда он сел за руль, то вел себя так, как будто чем быстрее он будет ехать, тем скорее достигнет коммунистической утопии — или, по крайней мере, это поможет ему забыть, что Ленин недавно перевел механизм Революции на задний ход.
Отчасти привлекательность автомобиля заключалась в ассоциации с Америкой, а большевики в последнее время были охвачены чем-то вроде помешательства на американских технологиях и методах работы. В России Генри Форд считался архетипичным американцем. Что может быть лучше для «американизации», чем водить Генри Форда. Маккаллаг
