В XIII в. вновь встал вопрос о более полном охвате местного населения административно-приходской системой. В 1227 г. князь Ярослав Всеволодович произвел массовое крещение карелов. Именно к середине XIII в. можно предположительно отнести истоки местного праздника в Обонежье «День Святого Крещения», который праздновался в некоторых селах Вепсовской возвышенности в первое воскресенье после Ильина дня и сопровождался малым водосвятием. В междуречье Мсты и Чагоды, на водоразделе Балтийского и Волжско-Каспийского речных бассейнов, в пограничье новгородских Бежецкой и Обонежской пятин, сохранялись до XX в. архаичные особенности культуры, восходящие ко временам культуры приладожских курганов. Так, здесь выявлено бытование архаичных пастушьих лесных кличей (женское «гойканье»), музыкальные аналоги которому имеются только в народной культуре Средней Швеции.

Эти напевы Мстинско-Моложского междуречья отличны по происхождению от широко распространенных напевов «ладожско-вологодского ауканья», представленного как у русского населения, так и в ареале вепсов Приладожья. Исследователи связывают бежецкое «гойканье» с прямой и сравнительно поздней миграцией скандинавских поселенцев Ладоги и Приладожья, отступавших в глубинные земли под давлением церковно-новгородской администрации, в не освоенные ранее лесные пространства, на Бежецкий Верх; следовательно, не только славяно-финские, но и русско-скандинавские связи, установившиеся в ареале Верхней Руси с VIII–IX вв., охватывали, наряду с «элитарными уровнями» городской дружинной, торговой, ремесленной культуры, и такие «базисные основы» сельского хозяйства, как лесное скотоводство населения обширных лесных пространств Новгородской земли (Лобанов, 2001). «Вепсовский мелос», вепсская мелострофа-тирада (VMS, термин Е. Е. Васильевой) стала основой былинного распева русского музыкального фольклора в его наиболее архаичных исходных формах, таких как «рябининский напев» старин Заонежья и Пудожья (Лапин, 2001: 136). Степень взаимной адаптации русской и финской культуры и языка различает и ареалы южных фракций карелов – людиков и ливвиков: самоназвание первых, возможно, связано со славянским «люди», и, соответственно, именно у них выше присутствие славяно-русского компонента материальной и духовной культуры.

Ладожский уезд Московского государства после присоединения Господина Великого Новгорода к Москве в конце XV в. включал новгородские погосты, разделенные р. Волхов надвое, в своей восточной, «обонежской» части (западная «тянула» к Ладоге: Ильинский на Волхове, Михайловский на Ладожском пороге и Никольский Городищенский), а также Рождественский на Сяси и соседние с ним Троицкий на Златыне, Богоявленский, Никольский, Воскресенский на Сяси, Воскресенский на Масельге и Рождественский на Вороной. Главным храмом особого, Климентовского погоста на Волхове была церковь Климента в Ладоге – соборная церковь города, построенная в XII в., таким образом, и этот погост относился к Ладожскому уезду, административным центром которого был город Ладога.

5.8. Ладожское ярлство: «люди Ингигерд»

Западная часть Ладожского уезда Водской пятины Великого Новгорода времен Московского государства XVI–XVII вв. включала погосты Успенский Городенский, Фёдоровский Песоцкий, уже отмеченные Михайловский на Ладожском пороге, Ильинский на Волхове и Никольский Городищенский, а также обширный Егорьевский Теребужский погост, на западе граничивший с Ореховским уездом. Территория этого последнего погоста не представляла собой единого целого: его западная часть была описана под названием Малой Лопцы, созвучным соседнему Егорьевскому Лопскому погосту Ореховского уезда.

Это обстоятельство свидетельствует об относительно позднем разделении Новгородской земли на уезды и об определенном единстве территории Егорьевского Лопского погоста и Малой Лопцы и, напротив, об искусственном объединении последней с Егорьевским Теребужским погостом. Надо заметить, что такое объединение могло произойти еще в пору Новгородского государства. Лопская земля вдоль южного берега Ладожского озера в XI в., скорее всего, входила в состав Ладожского ярлства в качестве самостоятельной территориально-податной единицы.

Земли к западу от Волхова и к югу от коренного берега Ладожского озера, до бассейна Невы и южного побережья Финского залива, составляли восточную часть ареала «протокарельского» прибалтийско-финского населения, летописной чуди. Они образуют основу обширной «Ингерманландской историко-культурной зоны», занимающей западную часть современной Ленинградской области, между Финским заливом, реками Лугой и Волховом (Конькова, 2001). В центральной части своей Ингерманландская ИКЗ заполнена курганно-жальничными могильниками Ижорского плато, идентифицируемыми со славяноязычным сельским населением Новгородской земли. По периферии этого массива выявлены и в последние годы методически изучаются грунтовые могильники ижоры и води, концентрирующиеся вдоль побережий Финского залива.

Совмещение археологических данных с показаниями ономастики и другими сведениями письменных источников позволяют очертить прилегающие к Финскому заливу территории собственно Водской земли и Ижорской земли в составе державы Господина Великого Новгорода. При этом следы первоначального финноязычного ижорского населения в этнографической культуре и распространение сохраняющихся до XX в. ижорских диалектов фиксируют это население как основное до появления славян на всем пространстве между Лугой, Оредежем и побережьем Финского залива. В исторической ретроспективе Средневековья это же население, видимо, занимало в Х – ХІ вв. и предшествующие столетия прилегающие территории далее на восток, вдоль бассейна Невы, южного побережья Ладожского озера и до Волхова. Ранние памятники ижорского облика с характерными остроугольными фибулами карельского типа (производными от черепаховидных скандинавских) известны именно в этой зоне, от Волхова до р. Ижоры (притока Невы).

Ижоры в языковом отношении близки прежде всего карелам, и первоначальная языковая общность прибалтийско-финского населения Южного Приладожья, Ингерманландской ИКЗ, Карельского перешейка определяется обычно как «протокарельская». Выделение собственно ижорского круга древностей и ареала расселения, происходящее в результате исследований последних десятилетий, раскрывая глубокие связи ижорской и карельской культур, вплоть до сохранения в песенном фольклоре ижоры архаичных мотивов «Калевалы» (Киуру, 1974: 7), подтверждает и обоснованность предположения о начале ижорского этногенеза, выдвинутого первым исследователем этнографии ижор академиком А. Шёгреном (Sjogren, 1833). Он связывал выделение этой «фракции карелов» с установлением даннической зависимости протокарельской чуди, между Волховом, Невой и Финским заливом, – от Ладоги во времена Ингигерд; данники именовались «люди Ингигерд», Inkeri (от др.-ceв. Ingigerds lið, ср. совр. inkeri liito), что и стало основой этнонима inger, ингры, ижоры (в русской огласовке). Зона контроля из Ладоги вряд ли была устойчивой, но, наверное, простиралась до «пограничных» рек ижор и словенских поселенцев в Приневье, рек Ижоры и Словенки, включая ижорские поселения дельты Невы, южного побережья Финского залива (место находки Петергофского клада), может быть, достигая островов Архипелага (Тютерсы – Гогланд).

Трудно сказать, насколько устойчивым был контроль из Ладоги над территорией Карельского перешейка, собственно Корельской землей Новгорода Великого; если принять предложенную этимологию племенного имени ижор, такой контроль вряд ли был постоянным; с другой стороны, со времен В. Н. Татищева карельская территория до р. Кюмени рассматривалась как область новгородских притязаний, еще до появления Рюрика (некоторые предания именно здесь определяли место его гибели); может быть, определенная стабилизация противоборства словен и варягов на этих землях (Татищев, 1962: 108) и была достигнута установлением границы Ладожского ярлства по р. Неве.

5.9. «Русь-Ладога»

«Всю Русь-Ладогу объехал молодец», – сообщает пудожское сказание (Разумова, 1980: 73). Норвежский исследователь Хокун Станг обратил внимание на