— Уже не помню. За три месяца столько прошло.

— Я и шел. Машины расхераченные гражданские в кюветах валялись, — стал рассказывать «Эрик», вспоминая подробно события тех дней. — Слева поле было, и черный бык лежал мертвый. А когда на трассу вышли, я там первый раз труп увидел.

В футболке и в трусах солдат украинский.

— Мы его убрали через месяц, чтобы «пополнях» не пугать.

— Ты же мне сказал следить, а я смотрю, «Сабля» смоленский отстает. В учебке понтовался, а тут заныл. Я стал его подгонять, а он давай заднюю включать: «Не могу больше нести. Кину это БК тут». Я говорю: «Я тебе кину! Это пацанам и нам!». В итоге донес все-таки.

— Мы потом собирали БК за такими.

— Потом ты пацанов послал группу «Серебрухи» выносить. Потом «птички» эти первые ВОГи по нам кидали, и «Банур» сбил одну. Страшно было. Все деревья и кусты посечены!

Просто я такого никогда не видел и не хочу даже видеть больше — это просто пиздец. Повсюду воронки.

— Я тогда тоже растерялся немного, — уже с умилением, как о воспоминании детства, вспомнил я ту ночь.

— И ты меня отправил помогать «Айболиту» раненых выносить. Мы их с «Зефом» таскали. Конец ноября, а с меня пот тек ручьем. Очень тяжело, конечно, было. Потом из палатки и двух палок сообразили носилки сделать. Полегче стало. Дотащили его до промки этой, где подвал был, и в здание забежали. А пацаненок, которого несли, он на позитиве такой, подшучивает. Мы с ним разговаривали, чтоб он в сознании был. Нормально донесли и передали его медикам.

— Это первый наш «Аид».

Увидев его удивленное лицо, я пояснил:

— Короче, первый госпиталь и база на заводе «Рехау».

— Ааа. И мы, чтобы не идти по улице, пошли сквозь здание. Смотрю, лежит «двухсотый», пакетами накрытый. Рука торчит. Я мимо иду и думаю: «Лишь бы не дернулся». Но он не дернулся. Там уже взяли носилки нормальные и назад.

«Эрик» глубоко затянулся сигаретой, видимо погрузившись в воспоминания.

— Назад идем, смотрю «Айболит» на плече пакет несет.

Я спросил: «Кто это?». Он говорит: «Серебруха». И полдня не воевал.

— Да. Полгруппы его сразу убило.

— Вернулись мы в блиндаж. Жрать хотелось сильно. Нашли там меда полбанки и давай палками его есть. Джип украинский еще проскочил по дороге. Мы пока связывались, чтобы узнать, чей он, он уже назад уехал. Повезло им тогда. Я первым на фишку встал. Холодно было очень. Вернулся и присел там в блиндаже и какой-то тряпкой накрылся в темноте. Не согрелся, конечно, но ощущение, что теплее, было. — «Эрик» улыбнулся, глядя на меня. — Жить захочешь, и в говне плавать будешь.

— Согласен.

— Потом танчик этот. Который на перекресток выезжал и по нам работал. «Айболиту» еще задачу нарезали блиндаж взять укропский. Они пошли работать. Группа «Банура» раненых выносила, а «Абакановская», в которой я был, блиндаж охраняет. А я так замерз, что вызвался тоже раненых таскать. Ты тогда еще послал нас раненого вытаскивать. Добежали с «Маконом», зацепили его и назад. И они по нам давай из миномета. Рядом клали, аж ноги подкашивались. Дотянули.

Минут пять посидели. Передают: «Цистит» «триста». Пошли за ним. У него пуля в лопатку вошла. Еле его доволокли. А после с «Айболитом» напросился в накат пойти.

— Натерпелся ты, значит, в первый день.

Я смотрел на Андрея и не мог представить, как этот на вид не сильно мускулистый парень, целый день носил раненых.

— Запрыгнули в окоп. Тут мы, а метрах в ста пятидесяти за углом уже укропы. Жрать охота. Тут «Хваня» нашел кружки какие-то и примус нульцевый! Вода и кофе у нас свои были. Смешно было. По нам танк херачит, миномет херачит, «птички» кидают ВОГи, а мы сидим кофе варим, как аристократы. Выглянешь: «Танк стоит? Стоит. Ну и хер с ним!». Смотрю, загорелся танк этот. Пацаны там добили одного, и по рации «Крапива» говорит: «Тушите его телефон и с документами тащите в штаб».

— А «ночник», где ты тогда взял?

— Да на веточке висел. И плащ-палатка в чехольчике нуль-цевая. Одел я эту плащ-палатку, а «Айболит» мне говорит:

«Ты шуршишь теперь. Спалишь нас. Оставайся тут, “Калфа” прикрывай. Он нас прикрывать будет отсюда».

«Эрик» закурил новую сигарету и продолжил.

— В восемь вечера они пошли брать этот блиндаж. «Калф» пару выстрелов сделал, и пулемет клина словил. Сел он его перебирать, а тут метрах в десяти от нас первый прилет мины. Херак! Мы в окоп залезли. Пока он там возился со своей пукалкой, я по посадке стрелял, чтобы не обошли нас с фланга. Тут «Сверкай», снайпер наш, прибегает. Только залез в окоп, и тут мина в окоп наш в двух метрах от меня.

Андрюха развел в стороны руки и посмотрел на меня, как бы показывая, что не виноват.

— И вот. Я, значит, лежу и все слышу, а сказать ничего не могу. Глаза открыты и пошевелиться не могу. Хриплю, значит. Они ко мне: «Ты типа как?». Я им пытаюсь головой помахать, знак подать. А «Калф» «Сверкану» говорит: «Нихера его раскорячило!». И раз, свалили оба. И меня бросили. Остался я там один.

— Суки, — вспомнил я, как они приползли ко мне в блиндаж.

— Лежу и думаю: «Вот и все. Отвоевался ты, Андрюха. Теперь и дочка сиротой останется. И в Брянск не вернешься. Ну хоть будет отцом гордится, что за Родину погиб, а не просто зек какой-то». Через пять минут дыхание восстановилось» Начинаю ногами шевелить. Работают. Руками пробую. Одна работает. Вторая нет. «Оторвало, может», — думаю. Голову повернул. «На месте. Уже не плохо. Дочке обещал вернутся. Нужно ползти». И давай как гусеница ерзать туда-сюда. На бок перевалился. По стенке вверх поднялся и пошел в вашу сторону.

— Упорный ты! — поддержал я его.

Я вспомнил тот день, и моя злость на «Калфа» со «Сверканом» становилась все сильнее.

— Где на четвереньках, где ползком. Метрах в тридцати от блиндажа начал пароль орать, чтобы не убили свои. Пацаны выбежали, в блиндаж меня притащили, а там эти суки сидят. «Калф» со «Сверканом». Посмотрел я на них. «Ну что, герои? Бросили меня подыхать одного?». Они в рот хер засунули и молчат. Пидоры.

— Убило их обоих. «Калф» все спрятаться хотел. Все равно убило.

— Царствие небесное. Я уже простил их.

На лице «Эрика» за долю секунды отразились и злость, и жалость, и умиротворение.

— В общем «Ленсум»