Доктор фон Нейман: «Это зависело бы от того, кто на меня выходит».

Доктор Эванс: «Предположим, что ваш друг… Вы бы сообщили о контакте сразу куда надо?»

Доктор фон Нейман: «Смотря когда. Не имея привычки работать в режиме секретности — вряд ли. После инструктажей по соблюдению секретности — определенно “да”. <…> Я пытаюсь сказать, что до 1941 года даже понятия не имел о существовании грифа “секретно”. Так что Бог знает, насколько умно я бы поступил в такой ситуации. Я уверен, что выработал навыки довольно быстро. Однако на это ушло какое-то время, и в этот момент я мог допустить ошибку».

Вероятно, почувствовав, что фон Нейман набирает очки, Робб прибегнул к старому средству в арсенале прокурорских приемчиков и задал во время перекрестного допроса всего один вопрос. «Доктор, — спросил он, — у вас нет квалификации психиатра, не так ли?» Фон Нейман был одним из самых блестящих математиков своей эпохи. Он знал Оппенгеймера и лично, и по работе. Но психиатром он не был. Пользуясь этим, Робб прозрачно намекнул, что фон Нейман не вправе давать оценку поведению Оппенгеймера в деле Шевалье.

В середине слушания Робб объявил: «Если только комиссия не решит иначе, мы не будем заранее называть мистеру Гаррисону фамилии свидетелей, которых намерены вызвать». Гаррисон передал список свидетелей защиты в самом начале слушания, таким образом позволив Роббу заготовить каверзные вопросы, нередко основанные на секретных материалах. Теперь же Робб сообщил, что не намерен отвечать любезностью на любезность. «Буду откровенен, — объяснил он причину, — если придется вызывать свидетелей из научного сообщества, на них будут давить». Может, и так, однако такая логика была шита белыми нитками и заслуживала решительного протеста со стороны Гаррисона. Ясно было, что одним из первых вызовут Эдварда Теллера и что коллеги в любом случае попытаются на него повлиять. Другими вероятными кандидатами были Эрнест Лоуренс, Луис Альварес и далее по списку. Высказанная обвинителем озабоченность была фальшива еще и потому, что организатор показательного судилища Льюис Стросс, не покладая рук, формировал целую армию враждебно настроенных свидетелей.

Через неделю после дачи свидетельских показаний Раби случайно встретился с Эрнестом Лоуренсом в Оук-Ридже и спросил его, что он собирается говорить об Оппенгеймере. Лоуренс согласился выступить как свидетель обвинения. Бывший друг реально действовал ему на нервы. Оппи выступил против водородной бомбы и создания второй военной лаборатории в Ливерморе. А совсем недавно на коктейль-парти Эрнест к своему негодованию узнал, что Оппи спал с Рут Толмен, женой его близкого друга Ричарда. Он был достаточно сердит на Оппенгеймера, чтобы принять приглашение Стросса и дать показания в Вашингтоне. Однако накануне вечером Лоуренса свалил приступ колита. На следующее утро он позвонил Строссу и сообщил, что не может приехать. В уверенности, что Лоуренс сдрейфил, Стросс разругался с ним и обозвал его трусом.

В итоге Лоуренс так и не приехал давать показания против Оппенгеймера. Однако Робб опросил его заранее и позаботился, чтобы члены комиссии Грея — но только не Гаррисон — прочитали расшифровку беседы. Поэтому адвокаты Оппенгеймера не видели и не могли опротестовать вывод Лоуренса о том, будто суждения Оппенгеймера настолько дурны, что «его нельзя даже близко подпускать к формированию политики». Это было явным нарушением норм правосудия, дающим основание для прекращения всей процедуры.

В отличие от Лоуренса Теллер пошел в свидетели без каких-либо колебаний. 22 апреля за шесть дней до своего выступления Теллер целый час беседовал с представителем КАЭ по связям с общественностью Чартером Хеслепом. В ходе разговора Теллер выразил глубокую вражду к Оппенгеймеру и «машинному комплексу Оппи». Теллер считал необходимым найти способ устранения влияния Оппенгеймера. Доклад Хеслепа Строссу включал в себя следующий параграф: «Так как слушание проводится в закрытом режиме, Теллер спрашивает, нельзя ли найти способ “усугубления обвинений” и включения в них документации о предоставлении Оппенгеймером “систематически плохих рекомендаций” начиная с конца войны в 1945 году». Хеслеп добавил: «Теллер глубоко озабочен, что, если не “лишить его сана”, то вне зависимости от результата текущего слушания ученые могут потерять живой интерес к работе над программой [атомного оружия]».

Адресованная Строссу памятная записка Хеслепа содержит полный перечень политических соображений о деле Оппенгеймера:

Теллер сожалеет, что дело рассматривается по вопросу о безопасности, так как считает это неподходящим основанием. Он затрудняется дать определение мировоззрению Оппи, за исключением выражения уверенности, что Оппи не предатель, а скорее — Теллер высказал это несколько туманно — «пацифист».

Теллер говорит о необходимости… и это самая трудная задача — продемонстрировать другим ученым, что Оппи не представляет собой угрозу программе, а попросту утратил для нее всякую ценность.

Теллер сказал, что «меньше одного процента, а то и более» ученых знакомы с реальной ситуацией и что Оппи имеет столько «политической» силы в научных кругах, что «лишить его сана в своей собственной церкви» будет трудно. (Последняя фраза принадлежит мне, Теллер с ней согласился.)

Теллер долго говорил о «машинном комплексе Оппи» и назвал множество имен, некоторых он обозначил как «людей Оппи», других — как «членов его команды», находящихся под его влиянием.

Двадцать седьмого апреля Теллер встретился с Роджером Роббом, который желал лично убедиться, готов ли порывистый физик давать показания против бывшего друга. Теллер потом утверждал, что встреча состоялась днем позже, за несколько минут до приведения к присяге, однако ему противоречит отправленная им Строссу рукописная записка, в которой он говорит о встрече с Роббом накануне вечером. По словам Теллера, Робб напрямик спросил: «Следует ли оправдать Оппенгеймера?» «Да, следует», — ответил Теллер. На что Робб извлек показания Оппенгеймера с признанием вины за «историю про белого бычка». Захваченный врасплох столь откровенным признанием коллеги во лжи, Теллер утверждал, что вышел от Робба, растеряв уверенность в невиновности Оппенгеймера.

Пересказывая это событие, Теллер покривил душой. Он больше десяти лет возмущался влиятельностью Оппенгеймера и его авторитетом среди ученых. В 1954 году Теллер отчаянно желал «лишить Роберта сана в его собственной церкви». Часть секретного протокола заседания, показанная Роббом, попросту дала ему лишний повод выступить против Оппи[36].

На следующий день после обеда Оппенгеймер занял место на диване, а на стул свидетеля в нескольких шагах от него сел Эдвард Теллер. Робб довольно долго слушал показания Теллера об отношении Оппенгеймера к разработке водородной бомбы и по другим вопросам. Наконец, поняв, что Теллер отклоняется от темы, Робб аккуратно направил его в нужную сторону.

Робб: «Чтобы не усложнять, позвольте мне задать вам