Опасаясь, что Эванс повлияет на второго члена комиссии, Стросс позвонил Роббу. Оба согласились — надо что-то делать. Робб с позволения Стросса позвонил в ФБР и направил Гуверу просьбу о вмешательстве. Робб сообщил агенту ФБР К. Э. Хенричу, что считает «чрезвычайно важным, чтобы директор обсудил этот вопрос с комиссией. <…> Робб сказал, что было бы трагедией, если комиссия примет неправильное решение, и считает это совершенно неотложным вопросом». Почти в то же время Стросс названивал А. Х. Бельмонту, личному помощнику Гувера, и упрашивал его уговорить директора вмешаться. Он сказал, что дело «висит на волоске» и «малейшее нарушение равновесия заставит комиссию совершить серьезную ошибку».

Агент Хенрич записал свои наблюдения: «Все это, на мой взгляд, сводится к тому, что Стросс и Робб, желающие, чтобы комиссия сочла Оппенгеймера угрозой для безопасности, не уверены в ее решении. <…> Мне кажется, директору не следует встречаться с комиссией».

Любое подобное вмешательство со стороны Гувера, если бы оно стало достоянием общественности, выглядело бы очень превратно, и Гувер это понимал. Он сказал помощникам: «Мне кажется, с моей стороны было бы в высшей степени неуместно обсуждать дело Оппенгеймера», и отказался встречаться с членами комиссии.

Несколькими годами позже, когда Роббу предъявили записку в ФБР, разоблачающую его попытку побудить Гувера к вмешательству, Робб отрицал свое желание повлиять на исход дела с помощью Гувера. В интервью с кинематографистом и историком Питером Гудчайлдом Робб заявил: «Я конкретно категорически опровергаю, что когда-либо призывал к встрече членов комиссии и директора с целью оказания влияния на комиссию. <…> Я также отрицаю, что когда-либо говорил Хенричу, будто считал это “совершенно неотложным вопросом” и что без встречи комиссии с мистером Гувером она приняла бы решение в пользу Оппенгеймера». Однако письменные свидетельства совершенно ясно показывают: Робб лгал.

Парадоксально, но Грей счел резюме Эванса настолько скверно написанным, что попросил Робба заново переписать его. «Я не хотел, чтобы мнение доктора Эванса выглядело слишком уязвимым, — объяснил Робб. — Могло показаться, будто он засланный лазутчик — вы понимаете? — будто мы приняли в комиссию простофилю».

Двадцать третьего мая комиссия Грея вынесла официальное решение. Комиссия двумя голосами против одного признала Оппенгеймера благонадежным гражданином, тем не менее представляющим собой угрозу для национальной безопасности. Соответственно председатель комиссии Грей и член комиссии Морган рекомендовали не восстанавливать секретный допуск Оппенгеймера. «К этому решению нас привели, — писали Грей и Морган, — следующие главные соображения:

1. Мы считаем, что поведение и связи доктора Оппенгеймера являются выражением серьезного неуважения к требованиям режима секретности.

2. Мы установили восприимчивость к чужому влиянию, способную возыметь серьезные последствия для интересов национальной безопасности.

3. Мы считаем, что его действия в отношении программы создания водородной бомбы вызывают серьезные сомнения в том, сможет ли его дальнейшее участие в государственных программах в области национальной обороны, если оно будет характеризоваться таким же отношением, четко соответствовать интересам безопасности.

4. Мы с сожалением констатируем, что доктор Оппенгеймер, давая свидетельские показания перед комиссией, проявил неискренность по ряду вопросов.

Объяснение причин получилось натужным. Оппенгеймера не обвинили в нарушении каких-либо законов или хотя бы должностных инструкций. Его связи свидетельствовали лишь о не имеющем четкого юридического определения опрометчивом выборе друзей. Особого порицания в глазах судей заслуживало умышленное неуважение к органам безопасности. «Верность друзьям — одно из самых благородных качеств, — писали Грей и Морган в своем заключении. — Однако верность друзьям, поставленная выше соблюдения необходимых обязательств перед страной и режимом секретности, явно расходится с интересами безопасности». Помимо других прегрешений Оппенгеймера обвинили еще и в неумеренной дружбе.

Кстати, особое мнение Эванса куда более четко и недвусмысленно критиковало вердикт, вынесенный его коллегами. «Наибольшая часть компрометирующей информации, — писал Эванс в своем заключении, — находилась в руках комитета еще в 1947 году, когда доктору Оппенгеймеру выдали допуск».

Они явно были в курсе его связей и левых политических взглядов, но тем не менее допустили его к секретной работе. Они пошли на риск ввиду его особого таланта и неизменно хороших результатов его работы. Теперь, когда работа сделана, нам предлагают провести расследование на основании практически той же компрометирующей информации. Он выполнил свою работу тщательно и скрупулезно. У комиссии нет ни крупицы информации, позволяющей предположить, что доктор Оппенгеймер не является верным гражданином своей страны. Он ненавидит Россию. У него были друзья-коммунисты — что правда, то правда. И сейчас еще есть. Однако показания говорят, что их стало меньше, чем в 1947 году. Он уже не так наивен, как тогда. Его суждения стали весомее. Ни один член комиссии не сомневается в его благонадежности, это признают даже выступавшие против него свидетели, и он определенно представляет собой меньшую угрозу для безопасности, чем в 1947 году, когда ему предоставили секретный доступ. Отказ в доступе сегодня по тем же причинам, которые не помешали предоставить его в 1947 году, притом что он, как стало известно, представляет собой меньшую угрозу безопасности, чем тогда, — процедура, не достойная свободной страны. <…>

Я лично считаю, что наш отказ доктору Оппенгеймеру в секретном доступе станет черным пятном на гербе нашей страны. За Оппенгеймера выступают свидетели защиты, составляющие значительную часть научного хребта нашей нации.

Независимо от того, написал ли Эванс свое особое мнение сам или оно было отредактировано Роббом, это удивительный документ. Двумя короткими параграфами оно не оставляет камня на камне от пунктов № 1, 2 и 4 «соображений» Грея и Моргана, легших в основу вердикта. Увы, в нем ничего не сказано о пункте № 3, по вопросу, послужившему причиной «крушения поезда», как позже назвал процесс Оппенгеймер. «Мы считаем, что его действия в отношении программы создания водородной бомбы вызывают серьезные сомнения…» — заключили Грей и Морган.

С какой стати действия Оппенгеймера вызвали у них серьезные сомнения? Оппенгеймер выступал против экстренной программы разработки водородной бомбы, но то же самое делали еще семеро членов консультативного комитета КАЭ, и все они четко изложили свою позицию. По сути, Грей и Морган заявили, что не признают мнения Оппенгеймера и не желают, чтобы его взгляды были представлены в рекомендациях правительству. Оппенгеймер желал ограничить и по возможности прекратить гонку ядерных вооружений. Он выступал за открытое демократичное обсуждение, может ли геноцид играть роль главной оборонительной стратегии США. Грей и Морган в 1954 году явно считали такие взгляды неприемлемыми. Более того, они, по сути, утверждали, что ученым