мундира отлетевших орденов… государь был мертвенно бледен. Голова держалась совершенно прямо, но по лицу струилась кровь. Глаза открыто выражали глубокие страдания…» Существует версия, что третий метальщик, Емельянов, продолжая держать под мышкой портфель, в котором находилась бомба, помогал укладывать императора в сани.

Очнувшись после кратковременной потери сознания, Александр Николаевич спросил: «Жив ли наследник?». Получив утвердительный ответ, хотел перекреститься, но не смог донести руку до лба и уронил ее. Тихо произнес: «Холодно, холодно». Великий князь наклонился над братом, слезы лились из его глаз: «Саша, узнаешь ли меня?» – «Да… пожалуйста, скорее домой… отвезите во дворец… я хочу… там умереть». И попросил, видимо, стесняясь: «Прикройте меня платком». Сани, окруженные конными казаками, помчались в Зимний. Через несколько минут они подъехали ко дворцу по Миллионной улице, со стороны Мошкова переулка. «Когда Его Величество был поднят у подъезда на руки, то обнаружилась в санях такая масса крови, вылившаяся из ран, что ее пришлось потом выливать…» (Дворжицкий А.И., 1913). Оказалось, однако, что на лифте, из-за малого его размера, государя не поднять. Пришлось на руках нести Александра Николаевича на второй этаж, в его кабинет[198]. А кровь все текла и текла, оставляя за телом страшный след. Вместе с ней это искалеченное, израненное тело медленно оставляла жизнь. С момента прибытия во дворец к императору практически не возвращалось сознание. Лишь в кабинете ему впервые, спустя более получаса после ранения, оказана была врачебная помощь.

Объективное свидетельство о последних минутах жизни Александра II мы находим в воспоминаниях Ф.Ф. Маркуса (1995), бывшего дежурным врачом Зимнего дворца 1 марта 1881 года. В начале первого он был вызван лакеем в кабинет государя, куда вбежал, имея при себе вату, бинты, кровоостанавливающие средства. Врач нашел императора полулежащим на кровати. Он был в рубашке без галстука, на правой руке оставалась белая замшевая перчатка, испачканная кровью. В кабинете находились Великий князь Михаил Николаевич и два камердинера. Первое, что бросилось в глаза Ф.Ф. Маркусу, были «страшно обезображенные нижние конечности, в особенности левая, которая, начиная от колена и кончая полуоторванной стопой, представляла бесформенную, раздробленную кровяную массу; правая конечность была тоже повреждена, но менее левой; правая была обута в сапог, левая же стопа без сапога. Обе раздробленные конечности были на ощупь холодные…». Ф.Ф. Маркус приказал подоспевшему лекарскому помощнику Когану сдавить обе бедренные артерии, пульсация которых еще ощущалась, для прекращения кровотечения. На бледном лице, обрызганном кровью, выделялось несколько повреждений, зрачки слабо реагировали на свет, челюсти были судорожно сжаты. Вскоре прибыли лейб-медики С.П. Боткин, взявший на себя руководство реанимацией, и Ф.С. Цыцурин, а также хирург профессор Е.И. Богдановский. Все старания оказались тщетными – жизнь медленно уходила из израненного тела. Княгиня Е.М. Юрьевская, стараясь сохранить самообладание, растирала виски мужа эфиром, давала ему вдыхать кислород, нашатырный спирт, пока хирурги пытались перевязать ужасные раны на ногах. Была предпринята попытка ампутации левой голени. Казаки конвоя предложили дать кровь для экстренного переливания. но было уже поздно… С.П. Боткин констатировал отсутствие пульса и сказал наследнику Александру Александровичу, что надежды на благоприятный исход нет и смерть наступит через несколько минут.

Прервем ненадолго наше повествование, чтобы кратко рассказать о замечательном русском ученом Сергее Петровиче Боткине. Работая врачом во время Крымской войны, он прошел прекрасную школу полевой хирургии, много и успешно оперировал. В 1870 году профессор С.П. Боткин был назначен лейб-медиком царской семьи – первым русским на этой должности, которую до него занимали лишь иностранцы. Одновременно он руководил кафедрой терапии в Медико-хирургической академии. С начала русско-турецкой войны на Балканах в 1877 году профессор одновременно исполнял обязанности главного врача при верховном главнокомандующем – Великом князе Николае Николаевиче. Нередко при загруженности врачей-хирургов, он, великий терапевт, вставал к операционному столу, с блеском оперируя тяжелораненых. 1 марта его срочно вызвали во дворец. К сожалению, Боткин оказался бессилен. Тяжелейший травматический шок и острая кровопотеря были необратимы. Об этом он и доложил через одиннадцать дней после смерти Александра II в кратком сообщении на заседании Общества русских врачей, председателем которого был многие годы[199].

Вернемся к постели умиравшего императора. В кабинете появился граф Лорис-Меликов. Бледное лицо его выражало отчаяние. Взглянув на обезображенное тело, он отошел в дальний угол комнаты. По лицу его, как и у всех присутствовавших, катились слезы. За происходившим тихо наблюдал мальчик в матросской курточке – сын цесаревича Николинька, боготворивший деда. Страшная картина на всю жизнь запечатлелась в его памяти. Этому мальчику предстояло стать последним императором России Николаем II…

Воспользовавшись минутным возвращением сознания, протопресвитеры Бажанов и Рождественский причастили умиравшего. В тишине комнаты звучал Канон, читаемый при разлучении души с телом: «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею…». Вскоре дыхание стало прерывистым, зрачки перестали реагировать на свет. Боткин, державший руку царя, медленно опустил ее и сказал: «Государь император скончался…» (Татищев С.С., 1996). Дворцовые часы показывали половину четвертого. Государственный штандарт медленно опустился с флагштока Зимнего дворца в 15 часов 35 минут. Люди, переполнившие Дворцовую площадь, поняли, что случилось непоправимое. Над городом тихо поплыл траурный колокольный звон. В тот же день появилась официальная информация в Правительственном вестнике о насильственной смерти государя, подписанная лейб-медиками Боткиным, Головиным, врачами Богдановским и Круглевским.

Покойный император лежал в своем кабинете на простой железной кровати, сопровождавшей Александра в русско-турецкой войне. Лицо его было спокойно и обращено к находившемуся в углу Образу. Руки сложены на груди, на которой лежала икона. Нижняя часть тела была покрыта тонким покрывалом, которое не могло скрыть грубой деформации ног государя. На лице виднелись ссадины, особенно большая – у левого глаза. Комната заполнилась самыми близкими, началась панихида. «Вечная память!» – возгласил хор, траурный напев потряс присутствовавших. Священнослужители, которых душили слезы, стояли вокруг усопшего.

Поздним вечером прошло врачебное исследование тела[200]. Общее руководство этой печальной церемонией осуществлял граф А.В. Адлерберг, министр Двора. 2 марта комиссия врачей в составе Грубера, Таренецкого и Ендрихов-ского произвела бальзамирование тела Александра II (Бахтияров А., 1910). Для этого использовалась смесь хлористого цинка, глицерина и этилового спирта, вводимая в сосуды. Тело государя в течение трех дней оставалось в кабинете. Возле него постоянно служились панихиды. Затем, до дня погребения, гроб находился в дворцовой церкви. У тела ежедневно много времени находилась вдова Александра II – княгиня Е.М. Юрьевская и его дети – девятилетний Георгий, восьмилетняя Ольга, четырехлетняя Екатерина. Трагическая гибель императора примирила великих князей с Екатериной Михайловной, тяжело переживавшей потерю мужа. Придворная легенда гласит, что княгиня Юрьевская положила в гроб супругу, прощаясь, длинный локон своих роскошных