же сильный шум здесь. Но что же послужило его причиной? Быстро все воспоминания покинули тебя. Чего ты хочешь?! Кричать? Что кричать? Просто призывы?… Но кому?… К чему?.. Этот голос говорит у тебя внутри, слышишь ли ты его? Видишь ли?.. Но где?.. Нет ничего, ничего, одна сплошная темнота. Осторожное движение и аккуратное отступление, как тиканье часов, вслед за которым устремляется и сердце…

Шёпот преследовал его. И вот он оказался около ворот сада. Разве это не здесь? Он двигался, словно по волнам, постепенно тая на ходу. Высокие деревья неустанно танцевали, а небо… Небо?.. Оно высоко распростёрлось, и ничего не было, кроме спокойного тихого неба, которое улыбалось и изливало на землю дождь мира.

71

Господин Ахмад Абд Аль-Джавад услышал звук шагов у входа в лавку и оторвал голову от письменного стола. Перед ним находились трое юношей, лица которых хранили серьёзный и невозмутимый вид. Они вышли вперёд, пока не остановились у самого стола и затем сказали:

— Мир вам и милосердие Аллаха…

Ахмад поднялся и с привычной вежливостью ответил:

— И вам тоже мир и милосердие Аллаха и благословение Его, — затем указал на стулья… — Пожалуйте…

Однако они не откликнулись на его жест, а только поблагодарили его, и тот, что стоял посредине, сказал:

— Вы — господин Ахмад Абд Аль-Джавад?

Ахмад улыбнулся, хотя в глазах его мелькнул немой вопрос, и ответил:

— Да, господин мой…

— Интересно, чего им понадобилось? Маловероятно, что они пришли сюда за покупками… Они шагают, словно солдафоны, а не как обычные покупатели! А эта серьёзная интонация в их словах! Время уже семь вечера. Неужели они не видят Аль-Хамзави, который убирает мешки на полки, делая знак, что лавка закрывается? Неужели они из тех, кто собирает пожертвования? Но ведь Саад Заглул уже свободен, и революция закончена. И я не могу дождаться того часа, когда отправлюсь в кофейню! Эй вы, знайте, что я не ради вас спрыснул лицо одеколоном, причесал волосы и усы, и затянул покрепче джуббу и кафтан! Да что вы хотите?

Ему показалось, пока он пристально глядел на своего собеседника, что лицо его не так уж незнакомо ему. Он уже видел его раньше. Но где? И когда? Надо вспомнить. Вероятно, уже не первый раз он видит его. Ах… Улыбка облегчения расплылась по его лицу:

— Не вы ли случайно тот благородный молодой человек, что однажды пришёл нам на помощь в самый подходящий час, когда на нас напали в мечети Хусейна, да будет доволен им Аллах?

Юноша тихо ответил:

— Да, это я, господин мой…

— Я оказался прав в своих предположениях. А ещё наивные и глупые утверждают, что вино притупляет память. Но чего они так уставились на меня? Смотри, смотри. Этот взгляд совсем не предвещает ничего доброго. О Господи, сотвори благо. Прибегаю к защите Аллаха от шайтана, побиваемого камнями. Сердце моё отчего-то сжалось. Они пришли поговорить о…

— Фахми?! Вы пришли за ним… Может быть, вы..?!

Юноша опустил глаза, затем дрожащим голосом сказал:

— Тяжкая обязанность лежит на нас, господин. Но это наш долг. Да наградит вас Господь терпением!..

Ахмад внезапно наклонился вперёд, опираясь на краешек стола, и закричал:

— Терпением?.. Зачем?…Фахми?!..

Юноша с подчёркнутой скорбью произнёс:

— Мы с сожалением извещаем вас, что наш брат-боец Фахми ибн Ахмад…

Ахмад не верил своим ушам, хотя в глазах его и мелькнул быстрый решительный взгляд, в котором светились как доверие к их словам, так и отчаяние, и воскликнул:

— Фахми?..

— Он мученически погиб в сегодняшней демонстрации…

Тот, что стоял справа, сказал:

— Он перешёл в сонм небесный и приблизился к Аллаху как благородный патриот и мученик…

Его уши внезапно оглохли, так что слова их он не слышал, и когда молчание окончилось, губы его зашевелились, а рассеянный взгляд блуждал по сторонам. Зависшее молчание ещё длилось некоторое время, и даже Джамиль Аль-Хамзави был словно приколочен гвоздями к своим полкам и в замешательстве устремил на Ахмада взгляд, полный ужаса. Наконец юноша вновь пробормотал:

— Мы очень скорбим по нему, но мы должны встречать приговор Аллаха с терпением, достойным верующих, а вы, господин, верующий человек…

— Они выражают тебе свои соболезнования, но этот парень даже не знает, что в подобных обстоятельствах ты сам лучше всех высказываешь слова утешения!.. Что это для разбитого сердца? Ничего! Разве могут слова потушить пожар?… Не спеши… Разве дурное предчувствие не закралось в твоё сердце ещё до того, как один из них заговорил? Да… Он видел перед собой ангела смерти, теперь смерть была истинной, и сейчас вот говорит с ним, хотя и отказывается ей верить. Может, его подводит храбрость и он не хочет в это верить? Но как мне поверить, что Фахми на самом деле умер, как поверить, что сам Фахми просил у меня прощения и добивался моего довольства всего несколько часов назад? Фахми покинул нас в это утро радостный, полный сил и здоровья. Умер… Умер! Теперь я больше не увижу его ни дома, ни где-либо ещё на земле. Каким будет дом без него? Как мне быть отцом после него? Куда уйдут надежды, что я возлагал на него? Есть только одна надежда — в терпении. Терпении? Ох… Ты чувствуешь эту внезапную острую боль? Это и есть настоящая боль. Иногда ты старался себя обмануть и утверждал, что тебе больно. Нет. До сего дня тебе не было больно. Вот истинная боль…

— Господин, крепитесь и положитесь на Аллаха…

Ахмад поднял голову и уставился на него, затем словно больной произнёс:

— Я полагал, что резня прекратилась…

Юноша с гневом в голосе заявил:

— Сегодняшняя демонстрация была мирной, её разрешили власти. В ней участвовали люди из всех слоёв, и поначалу она проходила спокойно и