всё было безопасно, пока мы не приблизились к саду Узбакийа. И тут из-за стены безо всяких причин на нас посыпались пули. Никто не оказывал сопротивления солдатам, и мы даже воздержались от скандирования лозунгов против англичан, остерегаясь какой-либо провокации, но они были отравлены безумием резни, бросились к своим ружьям и открыли огонь. Мы созвали заседание для направления решительного протеста в администрацию протектората, но нам сказали: «Алленби выскажет сожаление об этой неожиданной выходке его солдат…»

Ахмад тем же страдальческим тоном сказал:

— Но это никогда не вернёт жизнь погибшему…

— К прискорбию!..

С болью в голосе он произнёс:

— Он же не участвовал в опасных демонстрациях, это первая демонстрация, к которой он присоединился…

Юноши обменялись многозначительным взглядом; ни один из них не вымолвил ни слова… Ахмад словно больше не мог терпеть эту молчаливую осаду вокруг себя, и застонал:

— Предоставим это дело Господу. Где я могу его найти теперь?

Юноша сказал:

— В больнице Каср аль-Айан.

Затем он сделал жест Ахмаду, чтобы тот не торопился, когда заметил, что он в спешке собирается идти туда прямо сейчас:

— Похоронная церемония его и тринадцати других мучеников из числа наших братьев состоится завтра в три часа после полудня…

Ахмад в ужасе закричал:

— Разве мне не отдадут его для того, чтобы устроить похороны дома?!

Юноша решительно сказал:

— Но его похоронят вместе с его братьями в ходе всенародной церемонии…

Затем уже умоляющим тоном:

— Больница сейчас окружена полицией, и нужно подождать, если мы хотим дать возможность родным погибших попрощаться с ними до церемонии. Не подобает Фахми обычная церемония, которую вы хотите провести у себя дома…

Затем он подал ему руку на прощание и сказал:

— Наберитесь терпения, ведь терпение ваше — только ради Аллаха…

Остальные тоже протянули ему руку, повторяя слова соболезнования, а затем все вместе ушли… Он закрыл голову ладонями и прикрыл глаза. Внезпно раздался голос Джамиля Аль-Хамзави, который пытался высказать утешение плачущим голосом. Но Ахмад, казалось, был раздосадован ещё и его соболезнованием. Он больше не мог выностить плача и медленными тяжёлыми шагами вышел из лавки. Ему нужно было выйти из этого оцепенения, ведь он даже не знал, как ему горевать. Ему хотелось побыть наедине с собой, да только вот где? Дом его превратится в сущий ад через минуту-другую: к нему придут друзья, и уже не будет возможности для раздумий… Когда же ему думать о той утрате, что он понёс?… Когда же он может скрыться с глаз всего мира?.. Это казалось маловероятным… Но время для этого пришло, без сомнения. В существующих обстоятельствах это было его единственным утешением… Да, придёт время, когда он останется один, совсем один, и отдастся во власть скорби всем своим существом. Тогда он лучше присмотрится к себе в свете прошлого, настоящего и будущего, к разным фазам своей жизни, начиная с детства и юности и до зрелости, следам надежд и остаткам воспоминаний, даст волю слезам, пока они не будут исчерпаны до конца. Да, у него есть ещё достаточно времени для этого, и нет причины тревожиться.

— Вспомни о том препирательстве между вами сразу после пятничной молитвы или события этого утра, твои порицания и его заискивания перед тобой. Сколько ещё можно вспоминать, размышлять и горевать? Сколько ещё можно надрывать себе сердце? Сколько ещё можно плакать?.. Как скорбеть? Разве это жизнь припасла такое «счастье»?

Он поднял голову, отяжелевшую от дум, и в его потемневших глазах промелькнули машрабийи его собственного дома, и он впервые вспомнил об Амине. Ноги чуть было не отказали ему… Что он скажет ей?… Как она воспримет эту новость?… Нежная и слабая, которая плачет, даже глядя на птичку!

— Помнишь, какие слёзы она лила, узнав о гибели сына Аль-Фули-молочника?! Что же с ней сделает убийство Фахми?… Убийство Фахми!.. Сынок, неужели это и есть твой настоящий конец?.. О мой дорогой, несчастный сын!.. Амина… Её сын убит. Фахми убит… Ох уж… Ты запретишь рыдать на его похоронах, как запретил до этого радостно кричать на свадьбе? Или сам будешь рыдать? А может, пригласишь плакальщиц?!.. Амина, наверное, сидит сейчас посреди кофейного зала между Ясином и Камалем и спрашивает, что так задержало Фахми. Он надолго задержится, ты его больше никогда не увидишь… Ни его тела… Ни даже его погребальных носилок… Какое тяжкое испытание. Я увижу его в больнице, а ты — нет, я этого не позволю… Жестокость или милосердие? Это бесполезно…

Он оказался перед домом, и рука его потянулась к дверному молотку, затем он вспомнил, что ключ от дома у него в кармане, вытащил его и открыл дверь, а затем вошёл…

Тут до ушей его донёсся голос Камаля, который мелодично напевал:

Навещайте меня хотя бы раз в год.

Нехорошо покидать меня даже один раз.

Конец 1 тома

Том 2. Дом страстей

1

Господин Ахмад Абд Аль-Джавад закрыл за собой входную дверь и неспешными шагами пошёл во двор, залитый бледным светом звёзд. Конец его трости вонзался в землю всякий раз, как он опирался на неё, шагая нетвёрдой походкой. Он был мучим жаждой: ему ужасно хотелось выпить холодной воды, которой он также умоет лицо, голову и шею, чтобы хоть ненадолго облегчить муки июльской жары и огня, пылающего в животе и голове. Он обрадовался, подумав о холодной воде, так что губы его расплылись в улыбке.

Когда он подошёл к лестнице, мелькнул слабый свет, который спускался сверху и двигался по стенам в причудливых узорах из-за движения лампы, которую держали в руках. Он поднялся по лестнице, держась одной рукой за перила, а другой — за свою трость, которая издавала равномерное постукивание, что с давних пор придавало ему особую уверенность в завтрашнем дне и