иначе в резне в Булаке, как её ещё называли, который пал мучеником, сжимая в руках флаг, твёрдо стоя на ногах в передних рядах, и изо всех сил выкрикивая лозунги?!.. Где он по сравнению с его сверстниками-мучениками, которые поспешили поднять знамя и пали прямо под ним, став мишенями для свинца?! Где он по сравнению с тем шахидом, который отнял пулемёт у английского солдата в Аль-Азхаре?! Где его место среди всех них и остальных, о героизме и самопожертвовании которых молнией разносятся вести?!.. Героизм представлялся в его глазах образцовым поведением, привлекающим к себе всеобщее внимание. Он уже давно прислушивался к внутреннему зову, побуждающему его присоединиться к этим героям, но его нервы просто не выдерживали в самый ответственный момент, и едва накал борьбы спадал, как он оказывался в арьергарде, если вообще не прятался или не бежал с поля боя. Затем он вновь принимал решение удвоить свои усилия, бороться и сдерживать себя с помощью угрызений совести, пылающего сердца и желания стать беспримерным совершенством, и иногда утешался такими словами:

— Я всего лишь безоружный воин, и если меня минует возможность проявить блестящий героизм, то достаточно и того, что я ни на миг не станут колебаться и брошусь в самое пекло битвы.

По дороге на станцию Рамзес он стал внимательно присматриваться к дороге и экипажам — все они направлялись, как казалось, в его сторону: студенты, рабочие, служащие, пешеходы и пассажиры в транспорте. Он пребывал в уверенности, что все они достойны участвовать в мирной демонстрации, которую они декларировали, а он — такой же, как и они и испытывает похожие чувства, но не такие, как раньше, когда он проделывал свой путь на демонстрации с пылким сердцем, в котором отдавались тяжёлые удары, всякий раз, как перед его взором вставал призрак смерти. То время давно прошло, и сегодня он шёл с уверенностью на душе и улыбкой на устах… Джихад закончен? Он вышел целым и невредимым, не причинив никому вреда, и не пострадав сам. Не пострадав?! Хоть бы он немного пострадал: попал в плен, был избит или получил несмертельное ранение! Разве не печально, что абсолютный мир — это награда, полученная такими же сердцами, что и его собственное?! Как старательному студенту, ему не дана была победа ценой мученичества… Неужели ты будешь отрицать радость, что спасся?.. Неужели ты предпочёл бы оказаться в рядах павших? Ну уж нет. Неужели ты желал получить несмертельное ранение? Да, это было вполне возможно, но почему тогда ты попятился назад? Тебе не гарантировали, что ранение будет не смертельным, или плен — временным. Ты не питаешь презрения к спасению, но хочешь, чтобы твоё ранение не изменило бы этот замечательный конец. Если ты снова будешь воевать, тебе следует узнать то, что скрыто за семью печатями. Ты пойдёшь на мирную демонстрацию с угрызением совести и уверенностью в сердце.

Он доехал до площади Рамзеса к часу дня, за целых два часа до назначенного времени для демонстрации, и занял место там, где ему определили: у вокзальных ворот. На площади у вокзала находились руководители демонстрантов и несколько отдельных групп различных религиозных общин. Погода стояла умеренная, апрельское солнце изливало свои лучи на тех, кто подставлял себя им. Ожидание не продлилось долго, и все принялись потихоньку стекаться на площадь с разных улиц, что сообщались с ней, и каждая группа начинала заниматься своим делом. Фахми тоже занялся своим с настоящим удовольствием и гордостью, несмотря на простоту поручения, которое и заключалось всего-то в том, чтобы расставлять каждую школьную группу позади её знамени. Душа его наполнилась гордостью и уверенностью у себе, особенно когда он контролировал действия многих других учеников, что были старше его. Ему было девятнадцать лет с небольшим, и сейчас он находился в толпе учеников, которым было почти двадцать два и даже двадцать четыре года, у многих уже вились усы. Он заметил внимательно смотрящие на него глаза и губы, шептавшие — насколько он мог расслышать — его имя — которое они сочетали с его званием. По устам некоторых из них прокатилась фраза: «Это Фахми ибн Ахмад Абд Аль-Джавад — представитель Высшего Комитета». Тут же струны его сердца затрепетали, хотя губы его были сомкнуты, и с них не сорвалась улыбка смущения от такого «почёта». Да, ему следовало бы принять вид «настоящего представителя Высшего Комитета»: хранить серьёзность и строгость, достойные юноши из первого эшелона борцов, чтобы дать простор для фантазий и догадок всех тех, кто уставился на него, о том, какие же героические боевые действия он скрывает. Так пусть хотя бы в их воображении он совершит все эти необычайные действия, которые не мог сделать в реальной жизни. Это его желание никогда не утихнет, даже если сердце и терзало острое чувство горькой правды. Распространение листовок — он был пешкой в самых последних рядах! Вот он какой, без преувеличения. Сегодня ему поручили командовать учениками средних школ, то есть поставили выполнять важнейшее дело. А вот интересно: способны ли другие сделать больше, чем он?! Уж очень они его обхаживают да уважают. Собрание не успело даже начаться, как ему пришла в голову идея: выступление!..

— Нет, не нужно тебе выступать… Но так ли?.. Ты не можешь стать великим, не будучи хорошим оратором, однако какая потеря будет для тебя в тот день, когда высший комитет предстанет перед лидером — Саадом? Другие поспешат выйти, а ты так и будешь молчать? Ну уж нет, я не собираюсь молчать, я буду говорить, я дам волю своему сердцу — умею ли я, или нет. Но когда же ты предстанешь перед Саадом? Когда увидишь его впервые, и наконец вдоволь наглядишься на него? Сердце моё выскакивает из груди, а глаза тоскуют по слезам. То будет великий день, и Египет станет независимым. Этот наш день будет лишь каплей в море. О Боже!.. Площадь уже заполнилась народом, как и все улицы, что ведут к ней: улицы Аббас, Нубар, Аль-Фаджала. Никогда не было подобной демонстрации — сотня тысяч человек: фески, чалмы… рабочие, служащие, шейхи, пасторы, судьи… Кто бы мог представить такое. Солнце палит… Вот это и есть Египет. Но почему же я не позвал отца? Ясин был прав… Один из нас забывает о себе посреди всех людей… Где же мои личные заботы?… Я среди них как песчинка. Как же трепещет сердце. Я много расскажу об этом, начиная