Поводом для спора на сей раз была благодать. Пелагий — монах бретонского происхождения (любопытная традиция впоследствии предположила, что он родился в один день с Августином!) — написал труд под названием «Природа»; Августин ответил ему другим, под названием «Природа и благодать».

Первый утверждал, что человеческая природа хороша и для спасения необходимы лишь добрая воля и хорошее поведение. Адам не передал нам в наследство никакого первородного греха, и Христос не заслужил для нас никакого спасения. Самое большое — можно сказать, что первый подал нам плохой пример, а второй — хороший. В любом случае, все в руках человеческих. И значит, именно человек должен спасти человека.

Говорить все это Августину — было все равно что убеждать его закрыть глаза на ужасную драму человеческого сердца, раздираемого между пониманием добра и коренной неспособностью его делать; все равно что убеждать его забыть свою собственную историю, его бесконечные терзания, его обращение. Но еще более это означало попытку убеждать его забыть сердце Христово, сделать напрасным его милосердие к нам, дар его воплощения, его крестные муки, саму его благодать…

Против этой ереси Августин писал одну работу за другой (около двадцати двух!) до самого дня своей смерти, как будто бы он предвидел, что Церковь во все времена будет постоянно подвергаться угрозе столь неуловимого заблуждения: использовать проповедь христианства, чтобы создать блестящую проповедь о человеке, использовать Христа, чтобы создать из Него совершенный и достойный восхищения пример — Его, который, как раз наоборот, является Даром!

Именно за эти книги, написанные против пелагиан всех времен, Августин всемирно известен, как «учитель благодати».

Тем временем весь мир был потрясен новостью, которую многие считали невероятной, и никто никогда не хотел бы услышать: Рим пал, оскверненный ордами короля вестготов. Резня, пожары, разрушение знаменитых памятников, грабежи. Пощадили только христианские храмы по приказу самого короля Алариха, и это спасло жизнь тысячам укрывшихся там людей. Между тем толпы беженцев наводнили берега Африки.

«Рим распят со Христом», — сказал Августин; но другие говорили, что он скорей распят «за Христа».

Язычники утверждали, что это горе было местью богов за то, что их предали. И как бы там ни было, новая вера не смогла защитить славу Рима. И поносили Христа, который своим миром уничтожил римскую военную мощь! Его, который своим смирением ослабил народ античных героев! Его, который со своим всеобщим братством отказал в привилегиях хозяевам мира!

Тогда Августин начал писать свое самое крупное произведение, над которым он работал около шестнадцати лет: «О Граде Божием». Говорят, что оно представляет собой энциклопедию V века.

Оно начинается широкой полемикой против язычества, которое названо бесполезным, вредным и духовно беспомощным; затем следует обширная доктрина о «двух градах», призванная объяснить смысл истории человечества, в которой бок о бок живут как те, что сделали выбор любить Бога превыше всего, так и те, что превыше всего любят только самих себя: «Две любви построили два города…», — таково знаменитое начало этой огромной фрески.

Итак, есть те, что созидают град Божий из любви к нему, и есть те, что строят земной город из любви к самим себе. Но нелегко их отличить друг от друга: два города безнадежно перемешаны друг с другом.

Именно Церковь Христова в последние времена является местом, где встречаются люди из двух городов; и она, как мать, усердствует в том, чтобы помочь им перейти из одного в другой, и беспрестанно рождает их.

Порой ей удается поручить их Богу, порой кажется, что дети бегут от нее, а порой она сама не в состоянии до конца понять, кто же в самом деле ее дети.

Поэтому вся история — это грандиозные, болезненные роды, которые отражаются на страдающем материнском лике Церкви.

Но когда наконец-то «небесный град» будет завершен во всем своем блеске, тогда вся история будет понята в ее непреодолимом течении и в ее слиянии во Христа.

Когда Августин закончил писать это «большое и трудное» произведение, ему было уже семьдесят два года.

В те немногие годы, что ему еще оставались, между тем как он без устали продолжал писать свои новые богословские работы, святой епископ вынужден был стать свидетелем систематического разрушения вандалами всех процветавших африканских церквей. В конце концов Иппона оказалась одной из трех еще устоявших церквей, и город, в котором нашли убежище многие другие епископы, был осажден.

На третий месяц осады Августин почувствовал серьезное недомогание: он провел в своей бедной комнате эти последние «горестнейшие» дни, молясь Богу и принося ему в дар свою жизнь. Он велел написать на больших листах пергамента «покаянные псалмы» и держал их развешанными на стенах, чтобы постоянно их читать.

Он просил прощения за себя и за всех и «все плакал горькими слезами». Он говорил: «Я не боюсь смерти, ибо у нас благой Господь».

Он попросил, чтобы никто не входил больше в его комнату, так как хотел провести свои последние дни наедине с Богом.

Он умер в семьдесят шесть лет, оставив Церкви огромное богатство: свои монастыри и свои книги, полные страстной любви к Пресвятой Троице.

Однажды он сказал: «всякое тело стремится туда, куда влечет его сила тяжести: камень падает вниз, огонь поднимается вверх (…). Моя сила тяжести — любовь (лат. ропdus meum amor meus). И любовь ведет меня повсюду» (Исп. 13,9,10).

СВЯТОЙ ФРАНСУА ДЕ САЛЬ [ФРАНЦИСК САЛЬСКИЙ]

(1567–1622 гг.)

Был 1567 год. В Аннеси — постоянную резиденцию Жака, герцога Савойского, — должна была прибыть его невеста Анна д'Эсте. По ее настоятельной просьбе, герцог позволил в качестве исключения выставить на поклонение народу самое святое фамильное сокровище: ту Плащаницу, что в наши дни хранится в кафедральном соборе Турина.

Среди паломников, которые съехались отовсюду, чтобы увидеть новую принцессу, но прежде всего — чтобы поклониться самой знаменитой реликвии христианства, были господа де Буази из рода де Саль.

Франсуаз де Буази была еще совсем молода и ожидала своего первого ребенка, и вот, простершись перед этим святым полотном, столь красноречиво свидетельствующим о страстях благословенного Сына Божия, она почувствовала волнение при мысли о младенце, которого носила во чреве. Тогда же она пообещала: этот младенец должен навеки принадлежать Христу. Она лишь получит его на попечение, но воспитает дитя для Него и затем Ему подарит.

Это была одна из тех напряженных и полных молитв, какие порой поднимаются из сердца христианских матерей. Они способны рождать святых, если молитва затем без устали продолжается во времени и становится повседневной