Шрифт:
Закладка:
В ту пору, как мы стали на рубеже страны, в ней была неурядица: повсюду бродили шайки коканских войск, такие большие города, как Ташкент, пользовались независимостью, хан Коканский ополчался против русских, а эмир Бухарский собирал свои войска против коканцев… Между тем, русские вступили в край с несколькими линейными батальонами. Опаленные знойным ветром киргизских степей, суровые лица старых солдат говорили ясно, что они прошли тяжелую школу. Как поучительная. Например, история 4-го Оренбургского батальона! Еще во время графа Перовского он выступил из Оренбурга и более не возвращался на родину. Прошли десятки лет, а батальон медленно, шаг за шагом, двигался от Оренбурга вглубь киргизских степей, работая то штыком, то лопатой. Сегодня линеец лежит в канаве с ружьем, отстреливается от коканцев, завтра становится землекопом, роет рвы, насыпает бруствера, рубит деревья. Сегодня по зыбкой лестнице он штурмует высокие стены коканской крепости, а завтра месит глину, делает кирпичи, выводит стены, кладет своды. На длинной линии фортов и укреплений встречаются пароходные пристани, церкви, госпиталя, казармы, сады – все это построено или насажено солдатскими руками. Каждый камень, каждая шепотка земли – дело их рук. Так прошла жизнь наших линейцев, трудовая, исполненная лишений и подчас страданий. Им приходилось голодать, терпеливо сносить зной и жажду, холод и зимние вьюги. Зато каких-нибудь 7 линейных батальонов не только покорили, а обустроили пограничную линию от Урала до китайской границы. Рядом с линейным солдатом шел казак, этот вернейший друг, крещенный именем «Гаврилыча». Последний никогда не отказывал поделиться хлебом или подвезти усталую «крупу» – так называют пехотного солдата – на своей лошади. Как берег его сон, указывал ему путь, добывал баранину, рядом с ним ковырял землю, стоял на валу. Верные стражи далеких русских окраин, казаки сроднились со степью, знали все ее невзгоды, изучили все сноровки хищных соседей и теперь являлись верными сподвижниками и вожаками линейцев.
Надо заметить, что вслед за войском шли в Туркестан мирные поселенцы, выбирали себе места по привольнее, селились и принимались за хозяйство. Со стороны Сибири заселение шло быстрее, чем от Оренбурга. Здесь надо было капать арыки, чтобы добыть из почвы посев, а в Семиреченском крае – места более годные для земледелия по обилию угодий, лугов и лесов. Вот, например, Лепсин-ская станица на реке Лепе, населенная бывшими алтайскими казаками. Кругом ее еловые и березовые леса, низкие лесистые долины покрыты черноземным суглинком, орошения не требуется, потому что перепадают частые горные дожди. Сенокосов много, есть и пашни – весенние, ниже лесной полосы, а летние выше лесом. Но лучшее угодье сибирских казаков – это обилие цветов и дуплистых деревьев, потому что казаки охотники до пчел. И в прочих местах казаки, занятые службой не так охотно пашут землю, а отдают предпочтение пчеловодству, за это великорусы и малороссы садятся прочнее. Многие являются сюда без гроша денег и поступают на работы, скопивши денег, ставят мельницы, хутора, сначала они нанимают землю у киргизов, потом приобретают ее за бесценок в собственность. Ретивые поселенцы сами учатся как орошать поля, а своих работников, из киргизов же, учат пахать землю по-русски сохой или плугом. Обжившись, устроившись, они вызывают с родины земляков и односельчан. Так из маленьких хуторов или поселков возникают большие села с Божьими храмами. Первые поселенцы со стороны Урала занимались больше промыслом, рыболовством.
1 —улица сартского Ташкента; II – уличный костюм сартянок; III – девочки-сартянки; IV – внутренний вид жилища; V— сартские домики
Пока в этих дальних углах Туркестана укреплялось русское население, вся страна, как уже сказано, терпела от неурядицы, и вступления русских войск являлось благодеянием. Настоящими властителями страны считались не хан Коканский или эмир Бухарский, а их беки, которым отдавались богатые многолюдные города, как бы на откуп. Они вносили в ханскую казну положенную сумму и всю ее выбирали потом с народа, причем не соблюдали никаких мер: брали вдвое, сколько вздумается. Богачи привыкли скрывать свое добро, выходили на улицу оборванцами, разве бек позовет кого-либо из них в гости, тогда уже поневоле приходилось облекаться в нарядный, чаще жалованный халат. По праздникам все богачи являлись сами к нему на поклон. День восшествия хана на престол праздновался всеобщим угощением за счет тех же богачей, бек в этот день ездил с богатыми подарками к хану. Вместо него празднеством распоряжались чиновники. В одном месте плясуны маршировали по канату, в другом фокусники выделывали разные штуки на шесте, козлы ходили по канату, там боролись, здесь бегали взапуски или джигитовки. По мере занятия, края эти зрелища прекращались, но, с другой стороны, перестали резать людям носы и уши, не рубили у них пальцев. Прекратились стоны и крики несчастных, которых прежде таскали по улицам, как приговоренных к истязаниям или смертной казни; перестали сажать людей в ямы, перестали обирать их до нитки, а требовали лишь того, что полагается по закону. В прежнее время услышит бывало сарт, что бек желает его посетить, сейчас же отправляется к нему с приглашением и знает, наверно, что получит ответ: «…ладно, будет свободно, приду!». Еще раза четыре он должен явиться с приглашением, пока не назначат ему день и час. Тогда в доме сарта начинается приборка, все, что подороже прячется по соседям, а оставляют лишь подарки для бека и его челяди. На первых порах и Черняев посещал сартов, не брезгуя их угощением, но от него ничего не прятали, зная, что русский «джандрал» (генерал) не возьмет подарков. Быстрое движение русских вглубь Азии породило множество слухов, усердно распространяемых муллами, казиями[9] и ханскими чиновниками, вообще всеми теми, которые могли лишиться своего завидного положения. Они говорили, например, будто русские насильно обращают мусульман в христианскую веру. Когда же один сарт обратился в Ташкент к благочинному отцу Малову с просьбой окрестить его, то батюшка
