У Далмата в Тобольске остался сын Исаак, тоже ставший монахом, и он пожаловал к папаше, а за Исааком потянулись другие «пустынно жители». Монастырь разрастался, стал строить вокруг жилья деревянные крепостные стены, чтобы ухраниться во время набегов кочевавших башкир, калмыков и других старожилов края. Их недругами были царские служилые люди, вызывавшие ненависть против себя, а заодно и вообще против всех русских людей.

Во время башкирского восстания 1662 года монастырь с его крепостью был сожжен; тогда же пострадала и Шадрина заимка, которая должна была превратиться в Шадринскую слободу. Больше года длилось это восстание, и, когда было «замирено», монахи вновь построили крепостные стены и тоже из дерева. К началу XVIII столетия монастырь превратился в крупное помещичье поместье, людей вокруг него стало много, и монастырь задумал строить крепостные стены из кирпича. И какого кирпича! Вес одного — целых восемнадцать фунтов, а крепость — не хуже гранита, что и теперь еще вызывает наше восхищение.

Широченные стены из такого кирпича были построены на славу. Очень пригодились они монахам для обороны против восставших своих же крестьян: во время «Дубинщины», Пугачевского «дела» и других возмущений эксплуатируемого монастырем люда.

А «Книга», родившаяся за этими крепкими монастырскими стенами, осталась памятью и свидетельством общения этого «форпоста» православия с окружавшим его миром, хотя и была всего лишь журналом регистрации (как назвали бы мы ее сейчас) добровольных и вынужденных даров и поборов.

* * *

Всех листов в «Книге» 327. Последние листы погнили, часть их утрачена. Обыкновенно на странице помещается запись двух-трех вкладов. Случается, что вверху оставлены пустые места, а иногда встречаются и совсем чистые страницы, приготовленные, очевидно, для дополнений, которых потом почему-либо не последовало.

Монастырь не преследовал бухгалтерской точности, почему многие записи сделаны без указания года и числа месяца — возможно, что они произведены на память.

Записи сделаны множеством рук — различнейшими почерками. Если существует наука графология, то вот где можно судить о характере людей давно минувших времен. Иные почерки поражают красотой, четкостью. Другие говорят о человеке широкого размаха, третьи — о мелочности и скрупулезности…

Первая запись относится к 1674 году и гласит следующее:

«Книга Успенские обители вкладным и прикладным денгам и ризам и всяким портищам всему приносимому и скоте коням и волом и коровам и вотчинам и храминам хто что принесл во обитель или привел скота при началных старцах при Долмате и Никоне и при конюшенном старце Стефане при хлебеном старце Протасе».

А затем следует регистрация и первого вклада.

«В нынешнем во 182 году декабря в 7 день привели в Успенскую обитель вклад по своей души Шадринские слободы крестьянин Иван Подкорытов мерина каря».

Указанный здесь год написан сокращенно: вместо 7182. Счет велся тогда от легендарного сотворения мира. Лишь под 1702 годом мы видим впервые запись с указанием нового счета лет, принятого и в наше время.

Последние записи относятся, по-видимому, к 1703 году. Деловитый стиль «Книги» отличается необычной для нашего времени своеобразностью: обилием и наивностью посторонних деталей.

Но именно они-то и представляют для исследователя особенно заманчивый материал, из кусочков которого можно воссоздать ряд страничек из жизни старой Руси, в том числе восточноуральской ее части.

* * *

Посмотрим, что же дает историку «Книга».

Всех вкладчиков можно насчитать до 1250 человек. Это различный люд — то пришлый издалека, то, главным образом, из местных жителей. К сожалению, далеко не все вкладчики имеют пометы о месте своего происхождения или проживания. С более или менее точным местожительством указаны 135 человек, в том числе 15 не уральцы.

Размышляя о первых временах колонизации восточного Урала, силишься представить себе чувство места, которое переживалось восточноуральцами в конце XVII столетия. «Книга» кое-что дает в этом отношении. Так, местные жители прежде всего противопоставляли свой край тому, откуда вышли сами ли или их предки: «пришлой с Руси», «с Руси торговой человек», «новоприезжой русских городов».

Русская колонизация наших мест ведет начало с похода Ермака. Мы не знаем состав его дружины — откуда они вышли, зато хорошо известно, что люди невоенные пришли в край из северных областей Московии: во второй половине XVII столетия да и в последующее время переселенцы шли оттуда.

Вот каких «пришлых с Руси» знает наша «Книга»: важенин — то есть с реки Ваги, самого крупного притока Северной Двины; воложанин — с берегов реки Вологды; вятченин — опять или с берегов реки Вятки или из Вятского уезда; еренженин — по реке или селению Яренга; кайгородец, каргополец, тотомец, устюжанин, холмогорец — по одноименным рекам и городам.

Эти слова произошли от географических названий. Потом почти все они стали фамилиями местных жителей, разве что «москвич» Москвиным.

Если выходцы из подавляющего большинства мест — крестьянский люд и изредка с ремеслом за плечами (например, вологжанин Василий Космин — жернодел), то москвичи — кто дворянин, кто «гость» (купец), то придворный с чином стольника, то, наконец, сама «Московского государства великая государыня благоверная царица и великая княгиня Параскева Федоровна» — жена старшего брата Петра Первого Иоанна Алексеевича, что «приложила в успенскую обитель в Далматов монастырь в милостыню во все братство пятнадцать золотых, а привез те золотые тоя ж успенские обители игумен Исаак, а принял те золотые казначей старец Никанор» в 1693 году.

* * *

По числу вкладчиков на первом месте стоит территория современной Свердловской области; ей немного уступает Курганская, затем идет Тюменская, несколько селений Пермской и в Башкирии — город Уфа с уездом.

В то время Средний Урал и часть Южного административно относились к уездам Тобольскому и Верхотурскому Тобольского воеводства. Граница уездов приблизительно совпадала с современной границей Курганской и Свердловской. Вслед за уездами низшей административно-территориальной единицей была слобода с подчинением ей нескольких сел и деревень.

Для современной территории Свердловской области «Книга» отмечает слободы: Аромашевскую, Арамильскую, Аятскую, Белослудскую, Беляковскую, Ирбитскую, Калиновскую, Каменскую, Камышловскую, Камышевскую, Киргинскую, Красноярскую, Куярскую, Невьянскую (центр ее теперь — с. Монастырское), Пышминскую, со вторым названием Ощепковская, Рудную, Уткинскую и Чубаровскую, а также Колчеданский острог, в «уезде» которого находилась тогдашняя деревня, а теперь село Щербаково, Каменского района.

Наибольшее число вкладчиков было с территории Свердловской области и в первую очередь из Арамильской слободы с ее деревней Верх-Бобровской и селом Бобровским, названным также Бобровским Ямом, где содержалась казенная ямская гоньба. Помногу вкладчиков было также из слобод Киргинской и Пышминской с деревнями.

В то время никаких других городов, кроме Верхотурья, на территории современной Свердловской области не существовало, а