Сеня умолк.

— Ну что ж, действительно веселая история, — подытожил Бендер и крепко сжал Сенино плечо. — А теперь пора спать. Завтра трудный день: принимаем жильцов. Долгонько я их ждал, — промурлыкал он, засыпая.

Глава 8.

Разбитая скрижаль

Новый кооперативный дом был чист и свеж, как невеста. Сверкали стекла. Одуряюще пахли краской перила. Партия полотеров оставляла за собой длинные охряные следы сияющей мастики. Монтеры вправляли последние лампочки в патроны. А с дверей и плинтусов не успели еще сойти известковые брызги.

Первыми вселились Протокотовы.

Протокотову удалось вырвать прелестную трехкомнатную квартирку, окнами на юг, с газовой плитой, ванной и комфортабельной уборной.

Когда Протокотов втискивал в дверь первый стол, душа его наполнилась чувством гордости и умиления.

— Наконец-то, — сказал он жене, — наконец-то мы заживем, как люди. В совершенно отдельной квартире! Одни, совсем одни!

В глазах жены стояли слезы.

— Здесь будет спальня, — заметил Протокотов. — Комната, правда, не особенно большая, но зато очень хорошенькая и теплая. А вот это столовая и мой кабинет. Здесь мы сможем принимать гостей. Правда, милая?

Жена тихо плакала.

— А вот здесь, — сказал Протокотов с благородной дрожью в голосе, — в этой малюсенькой комнате мы поместим нашего дядю Силантия.

— Бедный дядя, — вздохнула жена, — наконец-то и он сможет зажить, как человек.

Дядя Силантий Арнольдыч жил в огромной и пыльной, как канцелярия воинского начальника, квартире на Плющихе, совместно с тридцатью пятью другими жильцами. Занимал дядя бывшую ванную — крохотную, совершенно темную комнату без окон.

В течение целого дня Силантий Арнольдыч таскал в квартиру племянницы вещи. Таскал сам, надрываясь под тяжестью облезших этажерок и винтовых табуретов красного дерева.

— Зачем это, дядя? — поморщился Протокотов, столкнувшись с пыхтящим дядей в дверях. — Почему вы мне не сказали про этот комод? Я бы нанял носильщика, и дело с концом.

— Что ты! Что ты! — зашептал дядя, прикрывая хилым старческим телом допотопный комодик. — Какие теперь носильщики!

Испуганно оглядываясь, дядя Силантий впихнул комодик в свою новую комнату и заперся на ключ.

— Странный какой-то дядя Силантий, — сказал Протокотов жене, ложась спать. — Впрочем, обживется, привыкнет.

Но Силантий Арнольдыч не привык.

Утром Протокотов увидел в чистенькой уютной уборной большое, написанное крупным ровным почерком объявление. Начиналось оно следующими словами: ГРАЖДАНЕ! ПОМНИТЕ, ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ НЕ ОДНИ! ЛЮДИ ЖДУТ!

Дальше предлагалось не засорять унитаз бумагой и не бросать на пол окурков. Всего было пунктов восемь. Объявление кончалось угрозой, что если "граждане жильцы" не будут исполнять правил, уборную придется закрыть.

Протокотов улыбнулся и сорвал объявление.

В полдень в уборной появилось новое объявление, написанное тем же почерком. Первые слова были такие: ПРОШУ В ОБЩЕСТВЕННОЙ УБОРНОЙ НЕ ХУЛИГАНИТЬ. НЕ ЗАБЫВАЙТЕ, ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ НЕ ОДИН!

Протокотов подумал, вытащил автоматическую ручку и написал в конце большими буквами слово "дурак".

В ответ появилось: "От дурака слышу!"

Переписка продолжалась целый день.

Победил дядя, повесив на стену очень длинную, талантливо составленную инструкцию.

Дядя Силантий работал не покладая рук.

На следующий день Протокотов обнаружил в дивной эмалированной ванне старый матрац, примус и пыльную клетку из-под попугая.

А на входных дверях появилась бумажка:

ЗВОНИТЬ:

М.И. Протокотову — 8 р.

С.А. Ушишкину — 14 р.

Рядом с бумажкой Силантий Арнольдыч пробил глазок, а с внутренней стороны приладил чугунный засов, толстую ржавую цепочку и длинную железную штангу.

Внизу, у дворницкой, Силантий вывесил воззвание, начинавшееся словами: "Граждане держатели кошек!"

Дядя требовал от граждан держателей, чтобы они надели на кошек намордники, обещая пожаловаться на ослушников управдому.

Коридорчик протокотовской квартиры покрылся аккуратно приклеенными гуммиарабиком четвертушками бумаги.

"Не топайте ногами, — требовал дядя, — вы не один". "В общественной кухне петь воспрещается". "Громкий разговор приравнивается к пению". "Не бросайте окурков, бумажек и мусору. За вами нет уборщиц".

— Это ужасно! — сказал Протокотов жене. — Все стены изгадил клеем твой дядя.

— Раньше ты его называл "наш дядя", — обиделась жена.

— Неважно, дорогая. Главное, что теперь придется красить всю квартиру.

После этого началось то, что происходит всегда с теми оригиналами, которые решают произвести в квартире небольшой, выражаясь официально, текущий ремонт.

Опустим описание того, как после хорошо организованной слежки Протокотову удалось встретить мрачную фигуру с кистью и ведром и при помощи посулов и грубоватой лести затащить ее к себе.

Фигура неторопливо и значительно оглядела объект работы и после долгого кряхтения заявила:

— Что ж, купоросить надо. Без купоросу никак нельзя. Купорос, он действие оказывает. Кругом себя оправдывает. Тут, значит, если не прокупоросишь, колеру правильного не будет. А можно и не купоросить.

— Так как же все-таки лучше? — подобострастно спросил наниматель. — С купоросом или без купороса?

— Ваше дело, хозяйское. Одни любят с купоросом, другие без купороса.

— Тогда на всякий случай прокупоросьте. А вот эту комнату я хотел бы выкрасить в желтый цвет, знаете, такой веселый, канареечный, солнечный. Может, и на дядю действие окажет, — сказал Протокотов, незаметно переходя на жаргон маляра.

— Кроном, значит? — степенно отозвался маляр. — Это можно. Возьмем, значит, кроном и покрасим. Кроном, значит, вот так возьмем и как есть покрасим. Кроном. Отделаем уж как полагается, хозяин.

Другую комнату договорились выкрасить в светло-зеленый цвет. При этом маляр произнес непонятную речь о каком-то стронции, который тоже свое действие оказывает и кругом себя оправдывает.

Переговоры длились два часа. Бесконечно повторялось одно и то же. Маляр, задрав голову, подолгу смотрел на потолок, будто ждал, что оттуда пойдет дождь, цокал языком и сокрушенно взмахивал руками.

— Ну, кажется, все, — нервно сказал Протокотов. — Во сколько же это обойдется?

И тут начался Художественный театр. Маляр закатил получасовую качаловскую паузу. У хозяина начало щемить сердце.

— Вот карточки отменили, — сказал наконец маляр.

— И очень хорошо, — оживился хозяин. — Какая же будет цена?

— Что ж, сделаем как следует. Значит, с твоим купоросом?

— Как с моим купоросом? Где же я вам возьму купорос?

— Этого мы, маляры, не знаем.

И все началось сначала. Маляр опять бродил из комнаты в комнату, вздыхал, мекал, хмыкал, чесался. В конце концов выяснилось, что он все может достать — и проклятый купорос, и крон, и белила, и даже загадочный стронций.

Но вот он назвал цену. Триста рублей. Цена ни с чем не сообразная, неестественная, глупая, обидная. Начался длительный, базарный азиатский торг. Попутно выяснилось, что маляр может работать только по вечерам.

Хозяин согласился на все. По вечерам так по вечерам, двести пятьдесят так двести пятьдесят. Только бы поскорее. Надоели эти грязные, заляпанные стены, вся эта чертовщина. Ночью Протокотовы работали: стаскивали в одно место