Но его не было ни в шесть, ни в семь, ни в десять. Он не пришел. В эту ночь Протокотовы спали на узлах.

Зато на другой день маляр появился вовремя и привел с собой еще трех мастеров — двух стариков и мальчика. Мальчик, как и остальные, был в забрызганных мелом сапогах и громадном ватном пиджаке ("спинжаке"). Он тоже хмыкал, мекал и неясно выражался насчет благотворного действия купороса.

Весь этот трудовой коллектив снял пиджаки и расселся на перевернутых ящиках и ведрах посреди комнаты. Мастера пили чай и поглядывали на потолок. Потом потихоньку и стройно запели:

Эх, вы, слуги, мои слуги,

Слуги верные мои!

Степная удаль и тоска слышались в этой старинной разбойничьей песне. И сразу начало казаться, что в квартире разыгрывается какая-то сплошная хованщина, XVIII век, а может быть, даже XVI.

Напившись чаю и напевшись вдосталь, мастера надели пиджаки, снова их сняли и снова надели. После этого они взяли у Протокотова двадцать пять рублей на приобретение крона и ушли. А мальчик остался купоросить. При этом он сразу же разбил стекло книжного шкафа и прожег каким-то неизвестным веществом малиновое сукно на письменном столе.

— Ты что, с ума сошел? — закричал Протокотов.

— Купорос, он колеру не любит, — пробормотало ужасное дитя. — Он свое действие оказывает, осадку дает.

— Это бред! — сказал хозяин.

И он был прав, начался бред.

В разрушенную квартиру маляры больше не вернулись. Очевидно, они удовлетворились полученным задатком.

Три дня несчастная семья на что-то надеялась. Потом знакомые порекомендовали некоего Вавилыча, кристального старика.

Кристальный старик пришел, с хватающей за душу медлительностью осмотрел комнаты и взялся сделать работу со своей олифой и кроном — все за двенадцать рублей. Тут же выяснилось, что почтенный старец смертельно пьян и за свои слова отвечать не может. Его с трудом вывели.

Проще всего было бы расставить мебель по местам и жить, как жили. Но сделать этого было нельзя. И стены, и потолок были вымазаны какой-то дрянью.

Привели еще одного мастера. Он тоже детально договорился обо всем, вошел во все мелочи, но в конце разговора присовокупил, что начать сможет только через месяц, так как уезжает в деревню на тещины именины.

И зачем он, собственно, приходил и потерял целый вечер на разговоры и чесание подмышек — непонятно. На кухне рыдала хозяйка.

— Неправильно сделали, — сказали бессердечные знакомые. — Вот когда те трое с мальчиком приходили, надо было их запереть и не выпускать из квартиры, пока не кончат работы.

— Если бы я знал! — вопил страдалец Протокотов. — Ах, если бы я знал! Уж я бы их…

Его утешали. Ему рассказывали интересные истории о печниках, о плотниках, о водопроводчиках, о перевозчиках мебели, о всей этой касте полукустарей, полуразбойников с топорами, клещами и малярной кистью, сохранившихся со времен боярской Руси.

Характерно, что на протяжении всей этой эпопеи Силантий Арнольдыч в переговорах с дьяволами и бесами ремонта не участвовал по принципиальным соображениям.

Совместными усилиями друзей и знакомых квартиру привели в подобающий вид. А через неделю, в субботу, супруги Протокотовы были приглашены на дачу и вернулись только в понедельник.

В кухне было пусто, зато посредине любимой комнаты Протокотовых (столовой-кабинета-гостинной) стояла газовая плита. К ней была прилажена глупая коленчатая труба, которая тянулась через всю комнату и выходила в окно.

За два дня Силантий Арнольдыч умудрился переделать гордость Протокотовых — газовую плиту — в буржуйку.

Привести буржуйку в прежнее состояние оказалось делом нелегким. Приезжали с газового завода, грозили выключить газ и взяли за переделку восемьдесят рублей.

Протокотов ворвался в комнату дяди Силантия и долго топал ногами. Старик испуганно мигал серенькими ресницами.

— Поймите же, — сказал Протокотов, смягчившись, — что объявления ваши не нужны. Мы в квартире одни, понимаете, одни! Ничего не нужно переделывать, дядя. Все благополучно. Поняли?

Старик почти не показывался из своей комнаты. Выходил он только тогда, когда Протокотовых не было дома, блуждал по квартире, пробовал дверные запоры и тайком привешивал новые объявления.

Еще через несколько дней, возвратившись ночью из театра и оставив дома ключ (свой Силантий Арнольдыч давно потерял), супруги долго и безрезультатно звонили. Потом Протокотов догадался позвонить четырнадцать раз.

За дверью зашуршали валенками.

— Кто там? — встревоженно спросил Силантий.

— Это я. Откройте, дядя!

— Кто таков? — закричал Силантий нечеловеческим голосом.

— Да мы же, дядя, Варя и Михаил.

— Без управдома не пущу! После одиннадцати вход воспрещен! — пискнул дядя.

— Пустите, ч-черт!..

Дверь не открывалась.

Протокотов попытался высадить дверь плечом. Дверь, укрепленная засовом и штангой трещала, но не сдавалась.

Протокотов стал колотить в дверь руками и ногами.

— Караул! — запел Силантий Арнольдыч.

Собрались жильцы. Пришлось сходить за управдомом.

Бендер просунул под дверь управдомское удостоверение, и только после этого Силантий Арнольдыч отодвинул засов, две щеколды, снял штангу и цепочку. Однако ключа спросонья он никак не мог найти. Бендеру пришлось прибегнуть к "спецэффектам".

— Замки, — говорил он, возясь с дверью, — открываются не только ключом, но и головной шпилькой, перочинным ножиком, пером "рондо", обыкновенным пером, зубочисткой, ногтем, спичкой, примусной иглой, углом членского билета, запонкой от воротничка, пилкой для ногтей, ключом от будильника, яичной скорлупой и многими другими товарами ширпотреба… Если дверь просто толкнуть, то она, как правило, тоже открывается. Готово!

— Ого! — воскликнул Остап, войдя в квартиру. — Какие образцы пещерной каллиграфии! Настоящий поздний примитивизм! А вот здесь, Силантий Арнольдыч, я поставил бы скульптуру "Бронепоезд" в стиле ранних кубистов. Можно декорировать зеленью.

— Остап Ибрагимович, нам бы дубликат ключа! — взмолился Протокотов, отдиравший чугунный засов.

— Да-да. Конечно… Ай-яй-яй! — звучал с кухни голос управдома. — Недочет, Силантий Арнольдыч, недочет! Где же инструкции: "Мыть в раковине ноги запрещено" и "Сморкаться воспрещается"? С вашим бы талантом, любезный, парадные лестницы оформлять: "Первая ступенька", "Вторая ступенька", "Третья ступенька"… Всего 58 табличек.

Силантий Арнольдыч бегал по квартире в поисках карандашей и возбужденно покрякивал.

— Ну разве это туалет?! — звенел голос Бендера, усиленный эхом унитаза. — Где угрозы по адресу нерадивых жильцов, забывающих о назревшей в эпоху культурной революции необходимости смывать за собой воду?! Где указания о наиудобнейших размерах бумаги, при соблюдении коих уборная будет работать бесперебойно к благу всех жильцов?!

— Между прочим, — сказал Остап, возвращаясь в столовую-кабинет-гостиную, — был у меня знакомый старичок. Тоже сумасшедший. У него первенец родился без головного мозга. Так вот, врачи запретили ему иметь детей и у него это желание стало манией.