мистицизмом. Слава госпожи Лаллы расцвела именно тогда. В окружении богатой наследницы эта женщина появилась еще в Роскбиле, но при жизни Роугстона гадалка держалась тихо. Хальруна тогда не интересовало прошлое очевидной шарлатанки, и об этом он сейчас ужасно жалел. Всем иногда доводилось совершать ошибки.

– Куда вас отвезти, вей?

Хальрун вздрогнул. Они почти доехали до Роксбился.

– На фабрику Кросгейсов, – сказал газетчик, проверив время.

Часы с серебряной цепочкой были немного дороже тех, что мог позволить себе простой рабочий. Водитель проводил предмет любопытным взглядом, усмехнулся и сказал:

– Как прикажите, вей...

Домой Хальрун добрался только в сумерках. Жил газетчик на улице поэтично названной Зеленым холмом. Может быть, когда-то, когда город только разрастался, тут действительно располагалась живописная возвышенность, но более вероятно, что название стало шуткой архитектора или кого-то из застройщиков. Ближние окрестности Бальтауфа являлись унылой равниной с чахлыми одинокими деревцами и пожухлой травой, а улицу Зеленого холма застроили не настолько давно, чтобы она помнила иные времена.

Это был не центр округа, но вполне оживленный район с домами до пяти этажей, в которых обитали сразу несколько семей. Фанна Альгель, вдова инженера, владела просторной квартирой в одном из таких зданий. Чтобы свести концы с концами после смерти мужа, бедной женщине пришлось пригласить к себе жильца, несмотря на наличие взрослой дочери. В округе Роксбиль, в отличие от чопорного и старомодного Центра, на такие вещи смотрели более практично.

– Какой ужас! Что с вами случилось? – всплеснула вдова руками. – Я так и знала!

– Ничего, ничего! – поспешил заверить ее Хальрун, бросая грязную верхнюю одежду на пол прихожей.

– Вас же избили...

– И это было почти совсем не больно. Не волнуйтесь, милая вея Альгель!

Газетчик всем видом демонстрировал нежелание обсуждать прошедший день, и вдова намек поняла. Со скорбным лицом она подняла замызганный бушлат и унесла в чулан, чтобы потом отдать прачке.

Хальрун, когда задумывался, переставал обращать внимание на посторонние вещи и приобретал привычку разбрасывать одежду. Верхнюю он оставил в прихожей, а вот жилет упал на пол собственной комнаты газетчика.

Журналист сел за стол, зажег лампу и взял чистый лист из толстой стопки. Слова легко ложились на бумагу.

– Что вам, вея Альгель? – спросил Хальрун, не поднимая головы от единственного в комнате круга света.

– Это не мама, – раздался молодой голос. – Это я. Она приказала вам принести.

Мадвинна, худосочная девушка высокого роста с длинными светлыми волосами, собранными в косу, и очками в тоненькой оправе держала в руках поднос с ужином. Газетчик едва успел убрать записи, как тарелка громко звякнула от резкого движения хозяйской дочери.

– Полегче! – возмутился журналист. – Вы мне все зальете, вейя!

Девушка прищурилась.

– Я не прислуга.

– Ну, конечно нет, – примирительно сказал Хальрун. – Разве я такое когда-нибудь говорил? Хм... Кстати, как хорошо, что вы зашли, вейя. Отнесете завтра мою статью в редакцию, окажите мне любезность?

– Не хотите показываться там в таком виде? Неужели вам стыдно?

– Виде? – Хальрун сначала не понял, а потом притронулся к посиневшему глазу. – А! Вы про это? Когда это мне бывало стыдно за свой вид?

Мадвинна свысока посмотрела на жильца.

– Вы правы. Никогда.

Она удалилась, но Хальрун знал, что Фанна заставит дочь выполнить его просьбу. Он отставил еду в сторону, даже не притронувшись, и вернулся к статье, пока еще были свежи впечатления. Хальрун с удовольствием принялся расписывать тяжелое положение фабрики Лакселей, которую сравнивал с успешным предприятием Кросгейсов. Будь наоборот, статью пришлось бы согласовать, но Сартальф находился далеко, и это развязывало газетчику руки.

«Жадность, подлая алчность способна уничтожить дело тысяч», – строчил он. – «Ржавчина, коррозия, разруха, пустые вагонетки и озлобленные люди, готовые разворовать последнее, лишь бы свести концы с концами. Таков итог дурного управления? Сколько судеб может сломать один развратник? Ровно тысячу сто семь – именно столько человек трудятся во имя...»

Глава 7

Хальрун потянулся и размял затекшую шею – сколько бы он не вглядывался, сколько бы ни задирал голову, сколько бы ни щурился, дом гадалки оставался тихим и темным. Иногда журналисту казалось, что занавеси на окнах колеблются, но он, скорее всего, лишь обманывал себя. Несмотря на настойчивые трели звонка, госпожа Лалла не являла себя миру, зато сразу из нескольких окон за Хальруном внимательно следили настороженные глаза. Районы, где жили люди с хорошим достатком, но без возможности содержать большой штат прислуги, притягивали к себе множество любителей легкой наживы. Мошенники и воры всех мастей слетались на деньги, словно мухи на дерьмо, и местные жители должны были принять Хальруна за одного из них. В Роксбиле подозрительных личностей разъясняли быстро, но в Центре газетчик чувствовал себя в безопасности. Здесь за ним только наблюдали.

Он всего раз отлучался со своего добровольного поста. Купив утреннюю газету, Хальрун вернулся к дому госпожи Лаллы, развернул пачкающие пальцы страницы и стал читать прямо на весу. Нелепые статейки, какими бы они ни были раздражающими, помогали скоротать время, потому что в процессе Хульрун неизбежно принимался критиковать коллег по цеху. Обычно он ругал чужую писанину со вкусом и не без удовольствия (особенно, если рядом оказывался злоязыкий Ракслеф), но сегодня одна статья вызывала у Хальруна настоящую досаду.

– Ну, наконец, – вздохнул журналист при виде выходящего из самоходного аппарата Дорена.

Хальрун, словно флагом, помахал в воздухе отпечатанными страничками и закричал:

– Вы заставили себя ждать, детектив Лойверт!

Дорен, одетый в добротное, теплое пальто и совершенно не идущую ему шляпу, обернулся, услышав окрик газетчика.

– Я прибыл раньше на целых десять минут, – сказал полицейский, закрывая дверцу фиолетового экипажа. – И здравствуйте, вей Осгерт.

Его брюки были старательно отглажены, хотя сам Дорен явно не заботился об опрятности. Детектив успел испачкать низ штанин, неаккуратно ступая по грязным улицам осеннего Бальтауфа. Такие же следы украшали блестящую в остальных местах кожу его коричневых ботинок.

– Здравствуйте, детектив... Неужели раньше? Я успел заждаться и ужасно рад вас видеть... Подождите, я избавлюсь от мусора...

Хальрун положил газету на ступеньки крыльца, около которого стоял, и придавил страницы камнем.

– Она заслуживает стать лежанкой какого-нибудь бродяги, – объяснил он свой поступок. – А ведь мне пришлось отдать пол десятинника за описание Совета первых. Тут даже приведена речь председателя. Полностью.

– Торговые пошлины – это важно, – произнес детектив, обнаружив неожиданное знание