которая открывается со всем откровением в преодолении Эго? Всё, что мы противопоставляем тревоге, двусмысленности и амбивалентности, здесь принимается как возможное вмешательство божественного. В этом глубоком утверждении столько веры, потому что оно пронизано почтением к автономии богов, трансцендентных энергий космоса, которое было бы невозможно, если бы человек не оставался открытым для возможности радикального откровения в любом событии, в любом месте.

Цитата из Вергилия в начале этой главы гласит: «Мы выбираем свои судьбы, когда выбираем богов», и это парадоксальным образом демонстрируется на примере ужасного выбора, который нам приходится делать между страхом и тревогой. Когда мы выбираем путь страха, то регрессируем, погружаемся в инфантилизм, чрезмерно упрощаемся и отрезаем себя от развития и возможностей для роста. Когда мы принимаем тревогу, связанную с нашим состоянием, то открываемся силе божественного. По иронии судьбы авторитет, который мы ищем, можно найти, лишь отказавшись от фантазии о нём и вспомнив, что мы ещё не владеем достаточным количеством знаний. Благодаря нашей смиренной открытости боги непременно придут. Как заметил Кавафис:

…стараясь лучше, портим всё сильнее,

Меняя мир, никак не успокоимся,

пока он не падёт. Тогда лишь сложим руки.

В тот миг вернутся всё исправить боги.

Их возвращенье неизбежно.[60]

Часть вторая. Установки и их применение во второй половине жизни

7. Amor fati, или Любовь к своей судьбе

Чем глубже мы погружаемся в мудрость генетики и социологии, тем чаще обнаруживаем неизменное влияние богов, которых мы объединили под именем Судьба. Но что такое судьба и почему мы понимаем под ней работу богов?

Судьба – это просто слово, которым мы исторически называем всё, что неизбежно получаем извне. Когда математик предполагает: «Пусть x будет равен…», невозможно найти такие аргументы, которые бы опровергли его слова, потому что «x» уже определён. Синоним слова «судьба» – это «фатум», который этимологически происходит от латинского fatum, означающего «говорить», то есть «то, что говорится или предписывается богом», но оттенка неизбежности в этом определении нет. Например, у человека может быть склонность к депрессии, и тяжесть этой генетической предрасположенности он обязательно будет чувствовать в течение всей жизни, но как она проявится – это зависит от широкого спектра случайностей и выбора.

В мире древних классиков существовали три богини судьбы: Ла́хесис определяла, что ждёт человека, Кло́то пряла нить жизни и являлась олицетворением неуклонного, спокойного течения судьбы, а из-под пальцев прядильщицы А́тропос перерезала нить жизни. Греческое воображение рисовало мир, который возникал из взаимодействия судеб (например, того, что мы смертны), Ана́нке, или божества необходимости, неизбежности и предопределённости свыше (как представление о том, что все вещи падают в своё время на землю), и Нус, познающего разума.

То, как человек интегрирует предназначенную ему судьбой депрессию, компенсирует её или поддаётся упадническому настроению, во многом зависит от него самого, или от его невидимого, неуловимого спутника – характера. Слово «характер» происходит от греческого kharakter, что в переводе обозначает «то, что помогает запечатлевать, наносить метки». Таким образом, это понятие представляет нечто, выгравированное на самой структуре личности. Например, человек может иметь склонность к пагубным привычкам, но при этом благодаря воле, проявляемой в характере, идти не у них на поводу, а другим путём, без разрушительной, пагубной зависимости. Характер может казаться предначертанным судьбой, хотя нам нравится представлять его как нечто, чего мы достигли самостоятельно. Мало кто из нас признается в том, что у него плохой характер, хотя, если бы нам предоставили возможность выбирать, мы бы с радостью от него отказались. Кто или что внутри нас сделало нас такими, какие мы есть?

Судьба определяет – или мы так считаем, – чей самолёт упадёт с неба, чей автомобиль выедет на встречную полосу, кто заболеет раком. Но судьба ли сделала Гаута́му Буддой, Иисуса Христом, а Мохаммеда Пророком, или их характеры? Эти великие фигуры стали именно такими, какими их знает сегодня весь мир, по собственному желанию? В результате свободного выбора? И если так, обладая настолько высоким сознанием, могли ли они быть довольны своей судьбой?

В романе Ни́коса Казандза́киса «Последнее искушение Христа» основное внимание уделяется страшному напряжению, которое испытывает молодой плотник из Назарета, – напряжению между его стремлением к нормальной жизни и внутренним голосом, который зовёт на иной путь. Под распятием понимаются не столько физические страдания, сколько напряжение между желанием Эго и требованиями судьбы. То же и с искушениями, давление которых испытывают эти пророческие фигуры, – они, вероятно, берут своё начало из борьбы между желаниями Эго и тягой к более глубокой, тёмной судьбе, которая, пройдя все препятствия и сложности, со временем способна привести к блестящей судьбе.

Согласно Казандзакису, триумф Иисуса заключается не в победе над смертью, как считают его последователи, а в его способности принять свою судьбу, а именно – принять страдания, ради которых он призван жить.

В литературе есть ещё один одинокий пророк – его изобразил Альбер Камю в «Мифе о Сизифе». Все мы знаем печальную историю Сизифа, который в наказание за гордыню должен вечно толкать огромный валун вверх по склону, но едва достигнув вершины, валун раз за разом скатывается вниз. Самым ужасным из наказаний, безусловно, можно считать нескончаемую и неотвратимую тщетность, которая является не только судьбой Сизифа, но и выражает состояние человека. Однако Камю привносит в его историю радикальный вызов, cri de coeur, крик души, то есть надежду. Он представляет себе, что в тот момент, когда Сизиф в который раз спускается с холма и вот-вот должен взяться за свой бесполезный труд, он на миг останавливается и улыбается. И только после этого толкает камень вверх. В этой улыбке, фантазирует Камю, и заключается наш экзистенциальный бунт против судьбы. Вместо того чтобы чувствовать себя обречённым и следовать судьбе, Сизиф выбирает толкать валун в гору. Этим решением он отбирает автономную власть у богов и вновь обретает свободу и достоинство.

Вы можете сказать: «Какая разница, ему всё равно придётся выбиваться из сил и толкать валун?» Но Камю закладывает в эту улыбку куда больший смысл: способность Сизифа сделать выбор – не просто бунт, который может навсегда остаться тщетным перед лицом судьбы. Загадочной, необъяснимой улыбкой Сизиф говорит «да» своей жизни – условиям, которые он не может изменить, но отношение к которым полностью принадлежит ему. Это «да» – достижение amor fati, любви к своей судьбе.

Но что значит любить свою судьбу? А ненавидеть? Как можно любить то, что мы не