Шрифт:
Закладка:
Глава 9. Продолжайте жить как жили
После ухода милиционера Полина Терехина какое-то время сидела неподвижно, собрав на лбу несколько длинных неглубоких морщин, в обычное время совершенно незаметных, и о чем-то размышляла. Потом, поручив своему старшенькому на время заботу о сестренке, оделась и пошла звонить Нинель Яковлевой, чтобы сообщить новость. Телефонная будка была не так-то и близко, у Дворца культуры работников льнокомбината на Гладилова, так что пришлось топать прилично.
Стекла в телефонной будке отсутствовали — расколотила местная шпана. Ее ведь хлебом не корми, а только дай возможность побезобразничать. Железная дверь будки с облупившейся красной краской была полуоткрыта, сама трубка не лежала на рычажке, а висела на коротком металлическом проводе, из которой раздавались испуганные короткие гудки.
Полина повесила трубку на место, потом сняла: уличный телефон работал. Иначе пришлось либо возвращаться назад, либо топать к Красным воротам, что у парка Петрова, а это еще добрых пятьсот метров.
Полина опустила в прорезь мелочь, набрала номер и дождалась, когда на том конце телефонного провода снимут трубку.
— У меня сегодня был милиционер! — едва поздоровавшись с Нинель, сообщила ей Полина Терехина. — Представляешь, он расспрашивал о нашей институтской компании.
— О ком именно?
— Ну, о Кондратьеве, Кочемасове, Бекетове, Федынцеве, о тебе…
— И обо мне расспрашивал? — с тревогой переспросила Яковлева, и Полина поняла, что подруга явно растеряна, если не сказать испугана.
— Да, — ответила Терехина, не понимая, что в ее словах могло так напугать Полину.
— А что он обо мне хотел знать? — почти потребовала у подруги ответа Терехина.
— Ну, например, что тебя объединяет с Кондратьевым, Федынцевым и Беком, — не замедлила с ответом Полина. — Не объединяло, когда мы все учились в институте, а объединяет именно сейчас. Вы ведь недавно встречались, верно?
— Ну да, встречались, — не очень твердо ответила Нинель Яковлева.
— Это он мне сказал. Милиционер, что приходил, — поведала подруге Полина, ожидая пояснения, откуда этот милиционер знает об их встрече. Однако никакого пояснения не последовало. Нинель какое-то время молчала, после чего осторожно спросила:
— А о Васе Кудряшове этот милиционер тоже спрашивал?
— И о нем тоже спросил, — промолвила Полина.
— И что ты ему ответила? — опять растерянно и с явной тревогой в голосе спросила Нинель.
— Что он после третьего курса бросил институт и забился в какой-то медвежий угол, и от него лет десять уже нет ни слуху ни духу, — последовал ответ.
— А еще что спрашивал? — Голос Нинель Яковлевой продолжал оставаться тревожным.
— Про походы наши спрашивал…
— А это ему еще зачем? Откуда он мог узнать про походы? — Теперь в голосе Нинель слышалась и тревога, и растерянность, и страх.
— Я сказала, — виновато ответила Полина, уже в который раз в жизни попеняв себе за свою излишнюю откровенность. Хотя что в этом особенного?
— Ну и кто тебя за язык тянул? — уже зло рявкнула в трубку Яковлева. После чего извинилась за резкость и спросила с виноватыми нотками в голосе: — И что ты ему рассказала?
— Что было здорово… — сказала правду Терехина. — Что было все очень хорошо организовано и что нам всем очень нравились походы.
— И куда мы ездили тоже рассказала? — поинтересовалась как бы мимоходом Нинель.
— Ага, — последовал ответ.
— Ну ты совсем… — зло произнесла Нинель. Хотела добавить нечто очень неприятное, но одумалась и, сославшись на занятость, спокойным, ровным голосом продолжила: — Знаешь, мне нужно сейчас идти. Давай мы с тобой потом созвонимся, — и положила трубку.
* * *
— Кто звонил? — поинтересовался Федынцев, когда Нинель с недовольным видом положила трубку.
— Полина Терехина, — раздраженно буркнула Яковлева. — Этот милиционер, что был у нас, наведывался сегодня и к ней. Выпытывал чего-то. Расспрашивал опять-таки про всех нас. А она — язык что помело — рассказала ему о наших походах на Свиягу.
Лицо ее сделалось задумчивым.
— Ну что она за баба такая? Кто ее за язык тянет? — задохнулся Валерий Федынцев от нахлынувшей ярости.
— Да никто ее не просил. Решила, видите ли, инициативу проявить.
— Надо звонить нашим и обо всем рассказать, — после затянувшегося молчания выдавил из себя Федынцев. Левое веко у него заметно подергивалось. — И как можно быстрее!
— Ну так звони! — прикрикнула на него Яковлева. — Чего ты расселся?
В семь часов вечера Николай Кондратьев, Валерий Федынцев, Нинель Яковлева и Тимур Бекетов вновь встретились в том же ресторане при гостинице «Столица» в отдельном зашторенном кабинете. Нинель безэмоционально, подробно, не пропуская мельчайших деталей, рассказала о своем телефонном разговоре с Полиной Терехиной и вопросительно уставилась на Николая Кондратьева. Остальные, оторвавшись от разложенных на столе блюд, так же выжидательно смотрели на Кондратьева.
— И чего вы на меня так уставились, — криво усмехнулся тот. — Вам заняться, что ли, нечем? Вон белорыбица какая сочная! Ешьте, пока не остыла! — помолчав, подавил в себе раздраженность и спокойно продолжил: — Ну, знает этот оперок, что мы в бытность студентами ходили в походы. И что с того? А кто тогда не ходил? Чем мы хуже других были? Что еще он знает про нас? Да ничего!
— И то верно. Да, что с того? — поддакнул Валерий Федынцев и обвел взглядом присутствующих.
— Продолжайте жить, как и жили. И ни о чем не беспокойтесь. Только не забывайте держать язык за зубами, как все эти годы, и все будет хорошо!
Кондратьев глянул на Бекетова. Тот сидел за столом и молчал, с удовольствием поедая домашнее жаркое с жареной картошкой и запивая вкуснейшее блюдо рислингом. Разговоры, что вели между собой его сокурсники, его, похоже, не интересовали.
Последующий час провели в праздной беседе, вспоминая студенческое прошлое, так крепко их связавшее. А когда был выпит последний фужер вина, ссылаясь на домашние дела, стали понемногу расходиться. Кондратьев уходить не торопился и, когда Бекетов поднялся, попросил его присесть:
— Погоди, разговор небольшой есть.
Бекетов опустился на место и выжидающе уставился на Кондратьева.
— Надо что-то делать с этим Рожновым, — заявил Николай. — Сам же слышал: он теперь уже про походы наши знает. Не ровен час, он еще и до всего прочего сумеет докопается…
— Надо что-то делать… Так и делай! — безразлично ответил Бекетов и ковырнул ногтем в переднем зубе. — Мне-то что за дело?
— Я о серьезных вещах говорю, Бек, — попытался урезонить его Кондратьев.
— И я о серьезных. Что ты предлагаешь? — посмотрел на него Бекетов, и в его взгляде можно было прочесть пренебрежение и полное безразличие к человеку, сидящему напротив. Друзьями этих двух людей назвать было явно нельзя… Студенчество
