Левитан

69. А.П. ЧЕХОВУ

Наухайм

12 мая [1897]

Пишу тебе несколько строк только, дорогой мой Ант[он] Павл[ович]. Вчера при[ехал] сюда. Это – специальное место лечения сердца. Был у доктора, который пропис[ал] ванны. Сегодня взял одну – приятно. Что из этого выйдет – время покажет. Тоскую до одури. Получил ли ты мои письма из Courmajeur? Писать надо сюда: Deutschland, Frankfurt а/М., Nauheim. Не пишу тебе больше – уста[л] смертельно. Как твое здоровье?

Душевн[ый] прив[ет] твоим. Искрен[не] любящий тебя

Левит[ан]

70. Е.А. КАРЗИНКИНОЙ

Наухайм

13 мая 1897

Не хотел вам писать, сердись на ваше молчание, да что с Вами поделаешь! Положу гнев на милость и напишу, но только в последний раз, если Вы мне не ответите. Как видите, я уже в курорте. Здесь специально лечат сердце ваннами. Какой вздор! Сердце можно лечить только сердцем! Не правда ли? Тем не менее я по приказанию доктора стал принимать ванны. Таково противоречие человеческой природы! Ванны достаточно приятны, но это не значит, что я буду долго ими пользоваться. Я скучаю до отвращения, не люблю немцев, которых здесь, как у нас в мае комаров, и скучаю по Москве; вывод – я скоро еду домой.

Как я вам писал из Courmajeur, я провел неделю у подножия Mont Blanc. Был также у St. Bernard’a. Это так величественно, что голова кругом идет. Пытался было – да ничего не вышло! Когда же вы мне напишете, бессердечное существо? [несколько строк вырезано].

Что я скажу по секрету. А все-таки напишите, что Вы, как Вы, думаете ли хоть изредка о Левитане? Если нет – не попадайтесь на глаза! Ну бог с Вами, Вы все-таки славная, и я Вас очень люблю.

Ваш Левитан

Что Amico?

Писать надо: Frankfurt а/М., Nauheim.

71. Е.А. КАРЗИНКИНОЙ

Бад-Наухайм

23 [мая 1897]

Получил Ваше письмо из Парижа. Как досадно и обидно за нездоровье С. А.[107] Она была таким молодцом в Нерви. Неужели повреждены легкие? Как жаль, как жаль. Воображаю, как вы все встревожены. Но, вероятно, все обойдется благополучно, она ведь, кажется, такой крепкий человек. Но какая Вы энергичная – в один день собраться и ехать! Одобряю. Передайте Вашей сестре мое искреннее пожелание скорее поправиться.

Конечно, Вы салонов еще не видели? Если удастся повидать, напишите Ваши впечатления. Я нахожусь в 12 часах езды от Парижа, и меня очень соблазняет также проехать в Париж, да боюсь, я еще достаточно слаб, чтобы рисковать ехать в духоте и попасть в жару, [которая], как Вы пишете, стоит в Париже. В общем мне немного лучше – ванны оказывают свое действие, а, может быть, ошибаюсь. Немного пишу. Из головы не выходят снега и ледники2. Это удивительные сюжеты! Недаром греки населили снежную гору Олимп богами. Да там только и может обитать бессмертие и немой покой.

Если как-нибудь я совершенно оправлюсь, поеду на целое лето в снега и ледники. Непременно.

Помните у Пушкина: «Отсюда я вижу потока рождение и первое грозных обвалов движение»[108]… и мне отсюда, отсюда видна земля где-то внизу, далеко внизу – чудесно!

К тому времени, как Вы соберетесь в Россию, и я попаду туда. Мне очень хочется Вас повидать, а Вам? Впрочем, Вы бесчувственное существо, и бог с Вами.

Мой привет Вашей maman.

Душевно Ваш

Левитан

Пишите побольше (Левитану конечно).

72. А.П. ЧЕХОВУ

Бад-На[ухайм]

29 ма[я] [1897]

А ведь немцы в самом деле хитрый народ и, пожалуй, обезьяну выдумали! Знаешь, их ванны действуют; черт их знает, что там в них, ибо вода как вода, а сердце делается лучше, покойнее. Обидно, т. е. обидно не то, что лучше делается, а обидно, что, вероятно, на Руси есть такие же воды, а мы ничего не сделали, а надо ехать к немцам и в самом деле начать считать их даровитым народом, а нам расписаться в своей несостоятельности. Может, впрочем, это не так, но я, кажется, поправляюсь. Делаю гимнастику, и по смыслу, напряжение мускулов должно бы заставлять сердце усиленнее работать и расширять, а оказывается наоборот. Этого что-то я не понимаю. Изредка совокупляюсь (с музой, конечно), и хорошо, – кажется, забеременела. Что-то род[ит]?

Познакомился на днях с русским[и] девицами, которые, между прочим, рассказывали, что жили где-то летом около Пушкина; вдруг распространяется слух, что А. Чехов приехал, и даже указывают его. Девицы бегают за ним, чтобы познакомиться, что им почему-то долго не дается, и узнают, что это вовсе не Чехов и даже не писатель, а какой-то чиновник. Девицы расспр[ашивали], какой ты из себя, и я, по свойственн[ому] всем приятелям обыкновению], такой портретец изобразил, что, вероятно, отбил всякое желание познакомить[ся] лично. Что, взял? Отчего книжку не прислал, как хотел? Жалко, у, жадный!

Думаю, через 10–14 дней ехать в дорогую все-таки Русь. Некультурна[я] страна, а люблю ее, подлую! Достал много запрещенных] книжек в России и прочел. Интересно, в особенности записки Екатерины II. Читаю много. Прочел Бурже1 «Recommencements» и Paul Margueritte, достаточно слабы оба. Усталость чувствуется у Бурже. Да, нельзя без конца черпать, нужно ждать накопления содержания [2 зачеркн.].

Как твое здоровье? Стал ли прибавляться в весе? Крови больше нет? <…>

До свидания, пиши, аспид. Привет мой сердечн[ый] Марии П[авловне], твоим все[м] и, если Лика у тебя, поцелуй ее в сахарные уста, отнюдь не больше. Обнимаю все-таки тебя, хотя и приятель твой.

73. Е.А. КАРЗИНКИНОЙ

Бад-Наухайм

29 мая [1897]

Знаю я, какая Вы не эгоистка и почему Вы не хотите, чтобы я приехал в Париж. Какое лукавство! Подождите, отомщу я Вам и ужасно. Скажите! В Париже и жарко, и холодно, и кухонный запах, и выставки не важны! И все это оттого, что, зная, если я буду в Париже, то непременно буду у Вас. Ах, Вы ужасная! Так я Вам антипатичен! Ну не сердитесь на глупости, перестану, но, право, мне хочется Вас повидать. Что же мне делать? Ехать теперь – курс лечения не кончен; ехать после – Вас уже, пожалуй, не застанешь, не знаю, что и делать.

Получил на днях письмо от Серг[ея] Т[имофеевича] Морозова, упрашивает меня приехать жить лето к нему в Успенское. Это поблизости Вас, и мне очень видеть улыбается. Я не знаю, право, но мне Вас ужасно хочется видеть, и я написал Морозову, что приеду. Неужели