Был в Нерви у С.С. Карзинк[ина][103]. У них все не особенн[о] хорошо себя чувствуют, дети прихворнули, да и Л.П. тоже жалуется. Что Вы, как поживает[е]? Возможно, что до скорого свидания.

Как мое возвращение удивит моих знакомых, но пускай, на доброе здоровье!

Ваш Левит[ан]

65. Е.А. КАРЗИНКИНОЙ

Портофино

27 апреля [1897]

Как я уже Вам писал отсюда (получили ли Вы письмо?), я совсем скверно было стал себя чувствовать и даже подумывал о возвращении, а потом немного стало лучше и я еду в Швейцарию. В Нерви мне не понравилось. Был у Л.П., вторично навестил Ваших. Смотрят они прекрасно. Читаю с удовольствием «Amitié». Как поразительно изображены люди! Во многом узнаешь себя, других… Читали ли Вы? Margueritte[104]скучен, есть два-три рассказа из всех. Что Вы с удовольствием перечитываете «Fort comme la mort»[105] не удивительно, вещь чудесная. Вы спрашиваете, что думаю я по поводу того, что женщина привязчивее мужчины? Я думаю, что это не так. Во всяком случае, это положение обобщать нельзя; если Вы говорите о женщине, выведенной в «Fort comme la mort», то это исключительно. Мопассан изобразил в большом романе женщину, понимающую, чувствующую, что эта ее любовь есть последняя любовь (она очень немолода!), и вот отчего она за нее цепляется всем своим существом. Вы помните, она наблюдает за признаками появления старости – она не хочет показываться больше своему любимому… ей жутко, да и в самом деле жутко! Когда смысл жизни построен на любви, тогда приближение старости – смерть! Старость и некрасота нелюбимы, это трагично, но это правда. По отношению к 12 пункту я совсем уже ничего не понимаю теперь после Вашего письма. Можно было или угадать, или нет – а наполовину, каюсь, не понимаю! При свидании, пожалуйста, объясните. Сделал несколько гадких набросков, не нравится здесь. Я очень одинок, хотя и имею спутника. Он молод до скуки! Хотелось быть в Москве, пойти в дом Карзинкиных, застать дома вас и по душе поболтать. Мне очень хорошо, легко чувствовалось с Вами. Вы хорошая, очень, но почему Вы меня ненавидите? Нет, вздор, этого не было, но… молчание, молчание… как говорит Поприщин у Гоголя.

Душевно Ваш Левитан

66. А. Н. БЕНУА

4 мая [1897]

Добрейший Александр Николаевич!

Обещал и очень желал участвовать в этом году на акварельной выставке, но судьба решила иначе и решила жестоко. Мне не только что не удалось изготовить к акварельной выставке, но мне не удастся кончить и к передвижн[ой], хоть и есть полудоведенные вещи. Ко мне незаметно подкралась ужасная болезнь, от которой страдаю с осени и которая меня и доконает. Нечего обманывать себя. У меня оказался порок сердца и расширение аорты. Как видите, штука мало забавная!

Я бы еще примирился, если б болезнь, лишив меня многих радостей в жизни, оставила хоть возможность работать, а то так рано складывать оружие больно. Да, ничего не поделаешь в руках этой неумолимой нелепой силы, что мы зовем судьбой!

Как Вы поживаете, что работали и где?

Черкните на досуге.

Передайте мой поклон Вашему брату[106] и общим знакомым.

Уважающий Вас И. Левитан

67. А.П. ЧЕХОВУ

Курмайор

5 мая [1897]

Дорогой мой Ант[он] Павл[ович]! Ты меня адски встревож[ил] своим письмом. Что с тобой, неужели в самом деле болезнь легких?! Не ошибаются ли эскулапы, они все врут, не исключая даже и тебя. Как ты сам себя чувствуешь, или самому трудно себя проследить? Сделай все возможное, поезжай на кумыс, лето прекрасно в России, а на зиму поедем на юг, хоть даже в Nervi, вместе мы скучать не будем. Не нужно ли денег? Я уверен, если ты и лето, и зиму проведешь хорошо, все пройдет, и врачам не придется торжествовать.

Я чувствую себя нехорошо. Болит грудь, а настроение духа? Ну, да об этом и говорить нечего – оно ужасно. Теперь я на третьем месте после Nervi. Сижу у окна и смотрю на Mont Blanc. Величаво до трепета. С вершины его – одно маленькое усилие и протянешь руку богу (если удостоит!). Хотел было вступить в законн[ый] брак с «музой», да она, подлая, не хочет! Мне очень хотелось бы родить хоть на мален[ьком] лоскутке холста Mont Blanc, да без музы ничего не выходит. Серьезно, пытался несколько раз писать – ни к черту! Через несколько дней еду в Наугейм, где буду лечить специально сердце. Во всяком случае, я скоро возвращаюсь, мочи моей нет сидеть одному здесь; у меня спутник есть, да он бутафорский – скучен и молод. Пиши письма, все перешл[ют] – я остав[лю] свой адрес, куда переезжаю.

Привет М[арье] П[авловне]. Пусть много работает, а главное – пусть глубоко работает, она это понимает. Привет также милой Ликуше.

Ах, зачем ты болен, зачем это нужно? Тысячи праздных, гнусных людей пользуются великолеп[ным] здоровьем! Бессмыслица. Ну да храни тебя бог, мой мил[ый], дорогой Антон. Обнимаю тебя. Твой [1 зачеркн.] искренне преда[нный] тебе

Шмуль

68. Е.А. КАРЗИНКИНОЙ

Курмайор

5 мая [1897]

Пишу Вам, Елена Андреевна, третье письмо и ответа не получаю. Это будет последнее. Скучно писать, не получая ответа. Сижу теперь у подножия Mont Blanc и трепещу от восторга! Высоко, далеко, прекрасно! Взобравшись на вершину Mont Blanc, уже можно рукой коснуться неба! Сделал глупость: чтобы написать ледник, взобрался высоко на гору и испортил себе сердце. Завтра еду в Наугейм, ибо мне все-таки не очень хорошо. Одно время было даже настолько плохо, что хотел ехать обратно в Россию, умирать.

Что вы поделываете, бессердечное существо? Прислать мне книжку и только! Каково?!

Дайте мне только приехать в Москву – отомщу! Если захотите исправиться и написать, то пишите: Франкфурт, Наугейм, прекрасному художнику. А может быть, у вас по этому поводу другое мнение? Я вас!

А все-таки как хочется домой, смерть!

Да напишите же что-нибудь, ужасное вы существо!

Или, может быть, вы удалились «за сцену»? Поздравляю Вас, этого только недоставало!

Ну бог с Вами. Не забывайте несчастного изгнанника.

Получил неприятное известие от Чехова – у него легкие начали болеть и ему придется ехать на юг. Как тягостно было мне узнать это. Я его люблю. Будьте здоровы. Пока преданный Вам, а