Цимбала. В этом противостоянии в итоге верх одержали нацисты, и видя, что он больше не имеет никакого влияния на своих собеседников, чтобы попытаться спасти то, что еще осталось от психоанализа в Германии, Юнг в 1939 году ушел в отставку, а его произведения были внесены в «черный список» нацистского режима.

Именно публикация в декабре 1933-го в журнале Zentralblatt für Psychotherapie текста, подчеркивающего разницу между еврейской и арийской психикой, вызвала у читателей первые подозрения в антисемитизме Юнга. Однако и здесь стоит поместить эту цитату в общий контекст статьи и особенно в исторический контекст того времени, когда подобный тип анализа был обычным явлением.

На протяжении XIX века в Европе, и особенно в Германии, развивались исследования сравнительной филологии, стремившиеся понять языковые и культурные различия между народами. Так родились категории «индоарий» (мы сейчас говорим «индоевропеец») и «семит». Многие ученые, например Фридрих Макс Мюллер, выделяли особенности, специфичные для каждого народа (тогда народ называли «расой», но это слово не используется более в научном языке, поскольку оно применялось для легитимизации расовых теорий и нацистских преступлений). В начале ХХ века эти исследования были настолько популярны в Европе, что некоторые психологи использовали их для объяснения того, что психика человека отмечена его культурной принадлежностью. Эта культуралистская психология приводит их к утверждению, что существует особый «еврейский» менталитет, а также особый «арийский» (это слово единогласно использовалось в то время для описания древних европейских народов до того, как нацисты противопоставили его «еврейской расе»). Так, сам Фрейд писал своему ученику Ференци 8 июня 1913 года: «Что касается семитизма, то, конечно, существуют большие различия с арийским духом. Подтверждения этому мы получаем каждый день. Так что это, безусловно, приведет то здесь, то там к иным мировоззрениям и иному искусству» [7]. Фрейд и Юнг часто обсуждали этот вопрос, и в конечном итоге именно та же идея вытекает из рассматриваемой статьи. Напомнив, что целью журнала было беспристрастное сообщение о разнообразии точек зрения, Юнг подчеркивает «различия, которые на самом деле существуют и, более того, уже давно признаны проницательными людьми между германской и еврейской психологией».

Но мы уже не в начале ХХ века. В контексте яростного антисемитизма, свирепствующего в Германии, такое напоминание является крайне грубым, это серьезная ошибка. Юнг, должно быть, в некоторой степени осознавал это, поскольку сразу же добавил: «Речи не идет, конечно, и мне хотелось бы, чтобы это было официально сказано, о каком-либо обесценивании семитской психологии, равно как и об очернении китайской психологии, когда мы говорим о психологии, специфичной для жителей Дальнего Востока» [8]. Дейдре Бэйр отмечает:

«…выражение такой точки зрения в конце 1933 года в журнале, ориентированном на нацистскую идеологию, было невероятно наивно и, прежде всего, ошибочно на политическом уровне, но различия между нациями, племенами и народами были важным элементом психологии Юнга; лишь поэтому он сообщил об этом. Его недоброжелатели полностью проигнорировали его настойчивые утверждения об отсутствии “обесценивания семитской психологии”, и споры усилились» [9].

Густав Балли, психоаналитик-фрейдист из Цюриха, в феврале 1934-го резко атаковал Юнга в Neue Zürcher Zeitung и вызвал полемику, которая глубоко затронула швейцарского психиатра. Чувствуя преследование со стороны фрейдистов, Юнг опубликовал в Zentralblatt für Psychotherapie в апреле 1934-го худший текст, который он когда-либо писал, и единственный, насколько мне известно, который носит антисемитский характер. Бэйр утверждает, что перевод этой статьи, из которой она цитирует лишь краткий отрывок, был искажен противниками Юнга, когда в 1945-м снова начались споры. Это могло бы быть возможным, но недавно я ознакомился с оригинальным текстом и прочитал несколько переводов, которые ясно помогут установить серьезность замечаний Юнга [10].

«Еврей, обладающий чем-то вроде кочевой натуры, – пишет Юнг, – никогда не создавал и, вероятно, никогда не создаст оригинальную культуру, потому что инстинкты и дарования требуют для процветания более или менее цивилизованного, гостеприимного народа. Вот почему, по моему опыту, у еврейской расы есть бессознательное, которое можно сравнить с арийским только при определенных условиях. За исключением нескольких творческих личностей, средний еврей уже слишком сознателен и слишком дифференцирован, чтобы нести в себе ожидание грядущего будущего. Арийское бессознательное имеет больший потенциал, чем еврейское: таковы преимущества и недостатки юноши, пока еще близкого к варварству. Величайшей ошибкой медицинской психологии было без разбора применять еврейские категории, которые справедливы даже не для всех евреев, к славянам и немцам-христианам. В результате она увидела в самом сокровенном сокровище германских народов – их творческой и интуитивной душе – лишь топи инфантильных банальностей, а мои предостережения заподозрили в антисемитизме. Это подозрение исходило от Фрейда, который понимал германскую психику не больше, чем его немецкие ученики. Просветило ли их грандиозное явление национал-социализма, на которое с удивлением смотрит весь мир?» [11].

Как справедливо отмечает историк психоанализа Элизабет Рудинеско, «…именно в этом контексте он развился в сторону неравноправной концепции архетипической психики. До этого он фактически довольствовался простым дифференциализмом» [12]. Она также подчеркивает, говоря о публикации переписки Юнга с Эрихом Нойманном, что «антисемитизм Юнга является следствием этой адской психологии народов» [13]. Я бы добавил, что это также мотивировано мощным аффектом: глубокой обидой на Фрейда. Эта (взаимная) ненависть, которая только росла с годами после их разрыва, в конечном итоге овладела Юнгом, который, без сомнения, увидел в нападках Балли почерк своего бывшего наставника. Вероятно, желая отомстить Фрейду, который, по его словам, ничего не понимал в немецком бессознательном, он утверждал, что фрейдистский психоанализ, принимая во внимание все обстоятельства, остается еврейским делом – идея, с которой он сам тем не менее боролся четверть века назад, когда поддерживал Фрейда.

Мне кажется, что эта ненависть к Фрейду или соперничество с ним является темной стороной Юнга, тенью, которую он никогда по-настоящему не осознавал и которая заставила его совершить эту антисемитскую ошибку. Поэтому сложно утверждать, что Юнг был антисемитом до этого эпизода и остался им. Помимо того что впоследствии он решительно защищался, другие элементы также подтверждают, что у него не было враждебности по отношению к евреям и что он даже спас многих из них от нацистской угрозы. Действительно, благодаря Бэйр, имевшей доступ ко всей еще неопубликованной частной переписке Юнга, мы знаем, что начиная с 1934 года он отправлял многочисленные письма английским и американским друзьям, в которых просил их помочь тому или иному еврею, бежавшему из нацистской Германии. Бэйр также нашла нотариально заверенные документы, отправленные швейцарским иммиграционным властям, в которых Юнг обещал оказывать финансовую поддержку людям (в основном евреям), которые искали убежища в Швейцарии, чтобы сбежать от преследований со стороны нацистского режима. Наряду с именами многих неизвестных людей мы находим имена его подруг Иоланды Якоби и Аньелы Яффе (которая в конце его жизни станет его личным секретарем) или доктора Роланда Каэна, который станет его главным переводчиком на французский язык [14].

Фактически до конца жизни Юнг оставался в окружении многочисленных друзей-евреев, включая психологов Джеймса Кирша и Эриха Нойманна, которые эмигрировали в Палестину в 1933 году и стали пропагандистами юнгианской школы в Израиле. Юнг поддерживал регулярную переписку с Нойманном с 1933-го до смерти израильского психолога в 1960-м [15]. Кирш и Нойманн критиковали его за то, что он не ушел из Zentralblatt für Psychotherapie раньше, и за то, что случилось в 1934-м, но никогда не упрекали его в антисемитизме. Это касается и людей, знавших его между 1930-м и 1940-м, из которых 181 человек дал интервью на эту тему Джину Намече в период с 1968 по 1972 год в рамках проекта биографического архива Карла Густава Юнга. Но многие критиковали его за полное отсутствие политического чутья и безответственный характер его заявлений о различии между арийской и семитской психикой в контексте нацистского преследования евреев.

Процитированная выше статья 1934 года также показывает, что в начале 1930-х Юнг был впечатлен ростом национал-социализма и народным энтузиазмом, который он вызвал. Важно поместить и это отношение в контекст времени. С начала ХХ века Германия была заражена народным движением (völkisch), которое возрождало немецкие национальные настроения через смесь политической истории, фольклора и мифологии. Юнг чувствителен к этому, поскольку всегда считал, что