необходимо учитывать коллективное бессознательное народов, и сам был увлечен истоками германской культуры. Успех партии Гитлера во многом обязан этому völkisch рвению, и Юнг, не вступивший в нацистскую партию и не поддержавший ее открыто, все же позволил проявиться своему увлечению этим пробуждением немецкой души. Лишь около 1935-го он наконец осознал опасность национал-социализма. Чтобы показать, что он не подчинялся нацистскому режиму, как тогда утверждало окружение Фрейда, Юнг опубликовал в 1936-м эссе о Вотане, боге ветра древних германцев, который овладевал людьми, чтобы изготавливать из них космическое боевое оружие. Таким образом он хотел показать, что поднимающееся в Германии варварство основано на архаических коллективных аффектах и принимает магически-религиозный характер. Он также напрямую нацелен на Гитлера, объясняя, что «самое впечатляющее» в феномене furor teutonicus[11] заключается в том, что «человек, который явно пострадал от него, влияет на весь свой народ таким образом, что все превращается в снежный ком, который неизбежно скатывается по опасному склону» [16]. Работа очень заинтересовала Фрэнка Эштона-Гваткина, старшего дипломата Министерства иностранных дел, который перевел ее на английский язык и разослал всем членам министерства, будучи убежденным, что Юнг дал замечательное психологическое объяснение тому, что происходило в Германии. Он даже разослал копии немецким дипломатам, с которыми встречался, чтобы попытаться открыть им глаза на коллективное безумие, в которое они были погружены.

1940–1945: союз шпионажа и психоанализа

Война разгорается. Благодаря своему официальному нейтралитету Швейцария остается относительно защищенной от ужасного конфликта, который снова разрывает Европу на части. Летом 1942 года с Юнгом связался врач Гитлера, обеспокоенный его психическим здоровьем, и попросил его приехать для диагностики. Юнг отказался, боясь, что такой шаг будет неправильно истолкован или что его остановят нацисты: он находился в их черном списке с 1940 года. Однако вскоре немецкие эмиссары из секретной службы Гиммлера, во главе с Вальтером Шелленбергом, вновь попросили его приехать в Берхтесгаден, чтобы провести психиатрическую экспертизу фюрера. Юнг еще раз категорически отказывается и советует своим собеседникам сделать все, чтобы сосредоточить внимание Гитлера на России, иначе, по его мнению, он проиграет войну. История докажет его правоту.

В феврале 1943-го, когда немцы только что проиграли Сталинградскую битву, на этот раз с Юнгом связался агент американского Управления стратегических служб (УСС), дислоцированного в Швейцарии: Аллен Даллес. Он пытается собрать информацию, которая может быть полезна союзникам. Даллес слышал о теориях Юнга по немецкой психологии и о том, как их использовали его английские коллеги в Министерстве иностранных дел. Вот почему он желает получить от швейцарского психолога информацию о психологии нацистских лидеров и, в частности, фюрера. Даллесу сообщили о нападках на Юнга со стороны фрейдистских психоаналитиков, обвиняющих его в благосклонности к нацистскому режиму, и он запросил у своих служб полный отчет. Прочитанное убедило его в необоснованности этих обвинений, и после он начал очень тесное сотрудничество с Юнгом, продвигая таким образом «все еще экспериментальный союз шпионажа и психоанализа», как он выразился. Они виделись несколько раз в неделю до конца войны, и Даллес отправлял записки Юнга своему начальству, прося в телеграмме полковника Дэвида Брюса из УСС быть особенно внимательным к профилю Гитлера, который рисует швейцарский психиатр: он психопат, который пойдет, по его словам, до конца своего безумия, не стоит исключать даже «возможность самоубийства в минуту отчаяния» [17].

Записи Юнга были так высоко оценены американской разведкой, что в 1945 году генерал Эйзенхауэр, Верховный главнокомандующий объединенными силами союзников в Европе, попросил у него совета, как помочь немецкому населению смириться с поражением. Юнг отправил ему записку, в которой призывал его распространять послания среди гражданского населения Германии, взывая к «лучшему в немецком народе, их вере в идеалы, их любви к истине и человечности. Эти качества заполняют пробел моральной неполноценности и представляют собой гораздо лучшую пропаганду, чем деструктивные инсинуации» [18]. Еще один признак репутации, которую цюрихский врач приобрел перед правительствами союзников за свою работу во время войны: в 1946-м, когда Уинстон Черчилль планировал свою первую официальную поездку в Швейцарию и правительство запросило у него список людей, с которыми он хотел встретиться, первое имя, которое он упоминает, – это имя Карла Густава Юнга.

В конце войны, когда он снова стал мишенью психоаналитиков-фрейдистов, обвинивших его в том, что он был нацистом, Юнг получил большую поддержку, в том числе от Даллеса из УСС, который подтвердил, что частое посещение швейцарского врача с 1942 года убедило его, что последний был «полностью и очевидно антинацистским и антифашистским как по своим идеям, так и по подходу к мировым проблемам» [19].

Если определение Юнга как «нациста» действительно кажется мне совершенно необоснованным, факт остается фактом: замешательство Юнга в начале 1930-х по вопросу антисемитизма причинило ему значительный вред. Психоаналитик Поль Роазен вспоминает важный разговор с Полем Рикёром на эту тему:

«Мне казалось, и именно это я сказал Рикёру, что, если бы он хотел достичь философской цели, которую он имел в виду, было бы лучше считать центральным мыслителем Юнга, а не Фрейда. Потому что юнгианское видение бессознательного казалось мне гораздо ближе к мышлению Рикёра, чем видение Фрейда. Во всяком случае, упоминание имени Юнга привело Рикёра в особенное недоумение. Потому что, по мнению Рикёра, в Париже нельзя было читать Юнга: он был “в списке” книг, запрещенных среди французских интеллектуалов» [20].

С тех пор во Франции мало что изменилось, Юнга гораздо лучше знают и преподают в англосаксонских странах. Если отрицать эту позицию предосудительно, то мне кажется столь же предосудительным желание отказаться от его изучения из-за этой путаницы. Разве это не всего лишь простой способ скрыть мысль, которая переворачивает некоторые доминирующие идеи глубинной психологии?

Опыт неминуемой смерти

В начале 1944 года Юнг перенес сердечный приступ и впал в кому. Затем он испытал то, что мы сейчас называем «околосмертными переживаниями» (ОСП) или, на английском, Near Death Experience (NDE). Со времени выхода международного бестселлера доктора Рэймонда Моуди («Жизнь после жизни», 1975) на эту тему было опубликовано огромное количество литературы, в которой приводятся тысячи свидетельств, касающихся (пережитых) ярких опытов бестелесности, за которыми следовали болезненные возвращения в организм, особенно во время сердечных приступов, когда люди в течение долгих минут остаются на грани между жизнью и смертью. Но в то время, когда Юнг пережил этот опыт и когда он впервые сообщил о нем доктору Кристин Манн в письме от 1 февраля 1945 года, насколько мне известно, не существовало никакой литературы по этому вопросу. В этом письме Юнг писал: «Пока мы стоим вне смерти и видим ее снаружи, она представляется величайшей жестокостью. Но как только обнаруживаешь себя внутри смерти, испытываешь такое глубокое чувство целостности, мира и удовлетворения, что никогда не хочется возвращаться» [21].

Такие утверждения символичны для свидетельств людей, переживших ОСП, и описание Юнгом своего опыта соответствует их типичной схеме, хотя видения специфичны для него одного, как и для каждого человека. После потери сознания, рассказывает цюрихский врач, ему привиделось, что он находился в космосе (приблизительно в 1500 километрах от Земли, как он позже подсчитал, основываясь на своем угле обзора) и с удивлением наблюдал, как наша планета купается в чудесном голубом свете. Он находился над Цейлоном и видел весь Индийский субконтинент вплоть до Гималайского хребта. «Вид Земли с этой высоты был самым чудесным и волшебным зрелищем, которое я когда-либо наблюдал» [22], – вспоминает он. Очарованный этим видением, он заметил огромный блок черного камня размером с большой дом. Он увидел, что камень полый, зашел внутрь и попал в небольшой вестибюль, похожий на вестибюль индуистского храма. Индиец, одетый во все белое, сидел на каменной скамейке прямо перед входом в храм. Юнг был внутренне уверен, что этот человек ждет его. Он подошел ко входу в храм. По мере продвижения он чувствовал себя как будто лишенным всех своих желаний, своих мыслей,