своих убеждений, в то время как в его сознании присутствовало все, что он пережил на земле: «Мне нечего было больше ни хотеть, ни желать; я был, можно сказать, объективен, я был тем, что я пережил» [23]. Он был уверен, что, войдя в храм, найдет ответ на все свои вопросы: почему его жизнь сложилась именно так? Почему он пришел в мир с этими талантами и слабостями и что он с ними сделал? Что из них получится? Когда он готовился переступить порог священного здания, ему явился образ его врача, говорящий, что ему еще не разрешено покинуть Землю и что он должен вернуться. С этого момента видение тускнеет, и к Юнгу, ужасно разочарованному, вновь возвращается болезненное ощущение собственного тела.

Несколько недель он пребывает в полубессознательном состоянии, что фактически отражает его отказ продолжать земное существование и поддерживать себя. В это время его охватывает странная уверенность: он знает, что врач, тот самый, который вернул его к жизни, скоро умрет. Действительно, в тот самый день, когда Юнгу впервые удается сесть на краю кровати, врач попадает в больницу и быстро умирает от сепсиса. В течение многих недель процесса выздоровления Юнг днем находится в подавленном состоянии, но каждую ночь, около полуночи, он просыпается примерно на час, в течение которого погружается в состояние полного блаженства: «Мне хотелось парить в космосе, укрытым в лоне вселенной, в необъятной пустоте, наполненным величайшим ощущением счастья. Это было вечное блаженство; невозможно это описать, настолько это чудесно». Затем в это экстатическое время ему являются видения мистических свадеб, как если бы смерть была мистерией воссоединения – mysterium coniunctionis, – где душе наконец удается осознать свою целостность. Он видит себя в Гранатовом саду на свадьбе двух сфирот из Каббалы, которые представляют женское и мужское начала Бога: Малхут (царство) и Тиферет (красота). Следующей ночью он видит себя в сцене из Апокалипсиса Иоанна на свадьбе Агнца (Христа) и его народа, в небесном Иерусалиме. Далее следует третье видение, в котором он приходит в зеленом пейзаже к амфитеатру, где становится свидетелем мифологической сцены, описанной в «Илиаде»: Зевс и Гера завершают hieros gamos (иерогамия – священный союз сексуальной природы между двумя божествами).

Через несколько недель эти ночные видения прекратились, но Юнг оставался впечатленным ими до конца своих дней: «Я никогда бы не подумал, что ‹…› постоянное блаженство возможно. ‹…› Мы воздерживаемся от употребления слова “вечный”; однако я могу описать то, что я испытал, только как блаженство вневременного состояния, в котором прошлое, настоящее и будущее становятся одним целым. Все, что происходит во времени, концентрировалось там в объективную совокупность» [24]. Читая эти строки, я вспомнил слова Спинозы (которого Юнг никогда не читал) об этом состоянии блаженства, которое он тоже испытал: «Мы чувствуем и внутренне сознаем, что мы вечны» [25].

Этот эпизод преобразил Юнга, который тогда был менее подвержен волюнтаризму и более – принятию того, что есть и чем он является: «Моя болезнь имела еще и другие последствия: они заключались, я мог бы сказать, в принятии бытия, в безусловном “да” на существующее» [26].

Читая эти строки, нужно вспомнить и о Ницше, который писал в «Веселой науке»: «Я даже хочу в любых обстоятельствах быть не кем иным, как человеком, который говорит “да”!» [27]. Его отношения со смертью очевидно перевернулись. Юнг утверждает, что он не только больше не боится ее, но также и то, что потеря близких людей больше не влияет на него так сильно, как раньше. Так он ответил в 1947 году корреспонденту, приславшему ему свои соболезнования в связи с уходом одного из его друзей:

«Теперь он исчез, он ушел из времени, что и мы все сделаем после него. То, что мы называем жизнью, – это короткий эпизод между двумя великими тайнами, которые на самом деле являются одной. Меня никогда не может огорчить смерть. Мертвые остаются навсегда, а мы – мы лишь проходим мимо» [28].

Последние работы

После этого события Юнг возобновил активную исследовательскую и писательскую деятельность и опубликовал множество книг на самые разнообразные темы: алхимии – «Психология и алхимия» (1944) и два тома Mysterium Coniunctionis («Таинство воссоединения», 1955–1956); религии – «Эон, исследования феноменологии самости» (1951) и «Ответ Иову» (1952); глубинной психологии – «Психология переноса» (1946), «Очерки символики разума» (1948), «Корни сознания» (1954) и «Современные соображения о шизофрении» (1959); современного мира – «Аспекты современной драмы» (1948), «Настоящее и будущее» (другое название: «Нераскрытая самость», 1957), «Один современный миф» (психосоциологическое исследование феномена НЛО, 1958). Он также переработал многочисленные конференции, которые были сгруппированы в неопубликованные работы, такие как замечательный «Человек в открытии своей души» (1943) и «Проблемы современной души» (1960) под редакцией Роланда Каэна.

В этой продуктивной работе (список здесь далеко не полон) мне хотелось бы выделить еще одну тему, особенно близкую моему сердцу: тему образования. У Юнга было пятеро детей и множество внуков, с которыми он поддерживал тесный эмоциональный контакт, и как психолог он очень интересовался вопросом образования. В 1930-х годах он опубликовал две работы о детских снах, а его различные статьи на эту тему были сгруппированы в журнале «Психология и образование» (1958). Центральная тема, которую он защищает, а именно образование педагога, прекрасно резюмирована философом Дэвидом Лукасом:

«Работы Карла Густава Юнга заставляют нас считать, что педагогические отношения не только включают содержание или рациональные инструкции, но и обусловлены чувствительностью и личностью учителя. Таким образом, образование больше не ограничивается образовательным дискурсом, но также зависит от психологических предрасположенностей взрослого. Однако эти установки во многом отходят от заранее запрограммированных педагогических приемов и, напротив, зависят от того, каков педагог в наиболее личной своей психологии. Это внимание, уделяемое личностной оценке взрослого, представляет собой настоящую коперниканскую революцию в педагогике, ибо если бытие воспитателя станет главным определением того влияния, которое он оказывает на детство, то прежде всего именно ему нужно воспитать себя» [29].

В последние годы своей жизни Юнг разработал план коллективной работы, призванной представить широкой публике основные ключи для расшифровки своей мысли. С этой целью он написал эссе о символе для книги «Человек и его символы», которую после его смерти отредактирует и опубликует Мария-Луиза фон Франц. Но прежде всего весной 1957 года он приступает к написанию автобиографии. Первоначально работа имела форму комментариев, собранных его секретарем Аньелой Яффе, которой он к тому моменту уже поручил упорядочение своих многочисленных текстов. Затем, через шесть месяцев, Юнг решил начать заново и написать большое количество отрывков сам, поручив своей сотруднице расспросить его о недостающих частях или повторно использовать тексты с конференций, которые он исправит позже. В прологе Юнг старается предупредить читателя: «Я могу понять себя только через внутренние приключения. Они делают мою жизнь особенной, и именно о них рассказывает “автобиография”» [30]. Работа, часто цитируемая в этой книге, представляет собой настоящую золотую жилу, полную историй о жизни Юнга и глубоких личных размышлений о существовании. Это поистине история взросления, и когда я впервые прочитал ее, будучи подростком, она оказала на меня глубокое влияние. Однако, прочитав о путешествии Юнга во многих других источниках, я могу сделать лишь следующее наблюдение: в этой автобиографии Юнг действительно прекрасно рассказал о своей внутренней жизни и созревании своих идей, но он также сделал выборку внешних событий своего пути, сохранив только те, которые были для него наиболее выгодными, и умолчав о некоторых эпизодах, о которых хотелось бы услышать от него, таких как споры о его позиции в 1930-х годах или его отношениях с женщинами, особенно с его второй спутницей, Тони Вольф, имя которой нигде не упоминается на протяжении 700 страниц книги, несмотря на то, что она играла важную роль в его личной и интеллектуальной жизни.

Лицом к лицу со смертью

Смерть Тони Вольф в 1953-м, а затем смерть от рака его жены Эммы в 1955-м повлияли на Юнга и заставили еще больше размышлять над вопросом смерти, который тем не менее не переставал