Вашингтоне были четко разделены по расовому признаку, а в Главном бухгалтерском управлении и некоторых других федеральных агентствах также работали сотрудники, разделенные по расовому признаку, хотя и не официально. Почему же в 1948 году не было существенной разницы в уровне безработицы между черными и белыми юношами-подростками? Короткий ответ, состоящий из одного слова, - это экономика.

Лауреат Нобелевской премии экономист Милтон Фридман осудил законы о минимальной заработной плате как "один из самых, если не самый, античерных законов в законодательных актах". Один из его учеников, Гэри С. Беккер, получил Нобелевскую премию по экономике за свою эпохальную работу, включавшую глубокий анализ экономики дискриминации. Основной аргумент можно легко понять, не прибегая к техническому словарю экономистов.

Расизм - это отношение в головах людей, которое может ничего не стоить расистам. Но дискриминация - это открытое действие в реальном мире, которое может стоить дискриминируемому как мало, так и много, в зависимости от экономических обстоятельств. На свободном конкурентном рынке, где цены определяются спросом и предложением, дискриминация может иметь серьезные издержки для дискриминируемого.

Законы о минимальной заработной плате снижают издержки дискриминации для дискриминирующего. Ставка заработной платы, установленная правительством на более высоком уровне, чем тот, который был бы установлен спросом и предложением на конкурентном рынке, вызывает реакцию как работников, так и работодателей, как и у других продавцов и покупателей, которые не являются инертными шахматными фигурами.

Более высокие ставки заработной платы привлекают больше соискателей. Однако более высокая стоимость труда, как правило, снижает количество нанимаемой работодателями рабочей силы. В результате возникает хронический избыток соискателей на низкооплачиваемые рабочие места, на которые распространяется действие законов о минимальной заработной плате. В этих условиях работодатели, отказывающие квалифицированным кандидатам из числа меньшинств, часто могут с легкостью заменить их другими квалифицированными людьми из числа хронически избыточного числа претендентов на работу . Дискриминация в таких обстоятельствах может ничего не стоить работодателю.

Когда нет закона о минимальной заработной плате или нет действующего закона о минимальной заработной плате, как в 1948 году, вряд ли существует хронический избыток претендентов на работу. В таких условиях работодателям, отказывающим квалифицированным кандидатам из числа меньшинств, придется либо платить больше, чтобы привлечь других квалифицированных кандидатов на их место, либо привлекать имеющихся сотрудников к сверхурочной работе по более высоким ставкам оплаты за сверхурочную работу, что в любом случае обойдется работодателю недешево.

В этих условиях неудивительно, что в 1948 году не было существенной разницы в уровне безработицы между черными и белыми подростками, хотя тогда расизм был сильнее, чем в последующие годы. Неудивительно и то, что после ряда повышений минимальной заработной платы, которые проводились в течение нескольких лет, чтобы компенсировать инфляцию и сделать закон о минимальной заработной плате снова эффективным, существенный расовый разрыв в уровне безработицы среди подростков-мужчин стал обычным явлением. Уровень безработицы среди подростков-мужчин обеих рас был гораздо выше, чем в 1948 году, когда уровень заработной платы во многом определялся спросом и предложением.

В целом, стоимость дискриминации для дискриминирующего может значительно отличаться в зависимости от вида экономической деятельности - она выше для предприятий на конкурентных рынках, где рискуют собственными деньгами работодателя, чем для некоммерческих организаций, регулируемых коммунальных служб и государственных учреждений. История показывает, что эти три вида учреждений долгое время были одними из самых дискриминационных видов работодателей.

Государственным дискриминаторам дискриминация ничего не стоит, потому что расходы оплачиваются налогоплательщиками. Аналогично обстоит дело с дискриминацией в некоммерческих учреждениях, где работодатели также тратят чужие деньги. Ситуация в регулируемых государством коммунальных службах несколько сложнее, но в итоге затраты на дискриминацию в этих службах могут быть переложены на их потребителей, у которых нет другого выбора, кроме как платить, имея дело с регулируемой государством монополией.

В каждом из этих трех типов учреждений долгое время проводилась особенно дискриминационная политика в отношении работников из числа меньшинств, сравнению с политикой в учреждениях, работающих на конкурентных рынках, где риску подвергаются собственные деньги работодателей. Например, до Второй мировой войны чернокожих профессоров практически не было в белых некоммерческих колледжах и университетах. Однако в ту же эпоху сотни чернокожих химиков работали на прибыльных предприятиях в конкурентных отраслях. 35 Подобная картина характерна не только для Соединенных Штатов или чернокожих.

Модель наибольшей дискриминации там, где она обходится дискриминаторам дешевле, и наименьшей дискриминации там, где она обходится дискриминаторам дороже, встречается во многих странах. Например, в Польше между двумя мировыми войнами евреи составляли 9,8 % населения в 1931 году, и чуть больше половины всех частных врачей в Польше были евреями. Но в государственные больницы Польши врачей-евреев нанимали редко. Другие люди, тратящие свои собственные деньги и заботящиеся о своем здоровье, очевидно, действовали иначе, иначе столь многие врачи-евреи не смогли бы зарабатывать на жизнь.

Даже в самые худшие дни действия расово-дискриминационных законов в Южной Африке, когда официально провозглашалась политика превосходства белой расы, существовали целые профессии, по закону предназначенные исключительно для белых. Но, тем не менее, существовали конкурентоспособные отрасли, где большинство работников этих профессий были фактически чернокожими. Правительство оштрафовало сотни компаний только в строительной отрасли за то, что они имели больше чернокожих сотрудников, чем им разрешалось иметь по законам апартеида, и работали в профессиях, где им было запрещено нанимать чернокожих.

О том, как сильно расовая дискриминация в Южной Африке в ту эпоху зависела от вида промышленности и степени государственного контроля, рассказал в книге "Война Южной Африки против капитализма" чернокожий американский экономист Уолтер Э. Уильямс, который проводил свои исследования в Южной Африке в эпоху апартеида.

Ни сторонники социальной справедливости, ни кто-либо другой не могут спокойно исходить из того, что предпочитаемые ими законы и политика автоматически приведут к ожидаемым результатам, не принимая во внимание реакцию людей, которым эти законы и политика будут навязаны. И история, и экономика показывают, что люди - это не просто инертные шахматные фигуры, выполняющие чей-то грандиозный замысел.

 

ШАХМАТНЫЕ ФИГУРЫ И СТАТИСТИКА ДОХОДОВ

В спорах, разворачивающихся вокруг вопросов социальной справедливости, одни из самых серьезных искажений реальности основаны на статистике, показывающей тенденции распределения доходов во времени. Статистика может быть абсолютно точной, но искажения происходят из-за того, что людей обсуждают так, как будто они подобны инертным шахматным фигурам и остаются неизменными в одних и тех же диапазонах доходов с течением времени.

Тенденции с течением времени

Например, газета New York Times заявила, что "разрыв между богатыми и бедными в Америке увеличился". Эта тема уже давно муссируется в таких СМИ, как Washington Post, во многих телевизионных программах, а также среди политиков и ученых.

Как выразился обозреватель Washington Post: "Богатые получили гораздо больший прирост доходов, чем бедные". Другой обозреватель Washington Post описал