— Думаете, что его возбуждало то же, что меня? — спросил я. — Аморальное?

— Скорее всего. — кивнула психолог. — Но тебе не кажется, что он вступал в половой акт с остальными, чтобы вызвать в тебе ревность? — я тут же ощутил подскок сердца.

— Для чего? — я вдруг заулыбался, захотелось рассмеяться.

— Ревность подобна вызову. Вызову, на который ты обязательно должен был ответить. Чем больше ты злился, тем сильнее желал его, а значит, мог больше сделать.

— Я злился. — кивнул я. — Но я скорее хотел убить его. Что-то типа «да не доставайся же ты никому». — признаваться оказалось не так уж и сложно. — А ещё мне было обидно и иногда я почти доходил до слёз.

— Злятся и плачут дети, когда не получают то, чего хотели. — верно подметила Стоун. — Но дети обычно не доходят до желания убивать, чтобы убрать раздражитель. В тебе сталкивались два базовых инстинкта: эрос и разрушение. Ещё один конфликт, который усиливал твой психоз, а вследствие ты лишь сильнее путался в своих желаниях и мотивах.

Я откинул голову на спинку и уставился в потолок. Ебучий психоз. Дайте мне лопату, чтобы всё разгрести. А ещё лучше волшебную палочку, чтобы убрать всё дерьмо за секунду.

— Тебе хотелось одновременно объединиться с дядей, стать с ним одним целым, потому что он привлекал тебя сексуально. Но так же ты хотел разорвать связь, потому что он выступал твоим главным раздражителем, который ты до конца не понимал, отсюда и порыв убить.

— Как всё сложно. — только и сказал я.

Стоун согласно кивнула.

— Человек, а в особенности его разум — невероятно сложный механизм. У человечества ушли десятилетия на изучение одной единственной клетки. Представь, сколько уйдёт, чтобы постичь всё до конца.

Я не хотел этого представлять, потому что мне стало бы страшно. Мне неуютно от мыслей о неизведанном. Думаю, как и любому другому. Это просто инстинкт страха перед темнотой, развеять которую можно лишь светом. А свет — это знания. И мне их не хватает.

— Короче, я понял. — сказал я, глянув на часы. — Мне нужно научиться ходить без помощи ходунков.

Стоун улыбнулась.

— Просто бери с них пример, и всё будет хорошо.

Собственно о хорошем я и думал, шагая по коридору без определённой точки назначения. Я хотел просто походить и подумать о том, о сём. Переварить новость о том, что все психозы, что со мной встречались — следствие одного сбоя. Совсем небольшая, казалось бы, аномалия, способная изменить человека до неузнаваемости. Но как сказала Стоун, мне ещё повезло.

Я как раз размышлял над вариантом быть добрее и относиться ко всему легче, чтобы не кормить монстра, когда ощутил резкий порыв ветра, а затем как в шею вонзилось нечто неприятное. Моя бдительность дала трещину, и это сделало меня уязвимым перед врагами.

Первая мысль — Джим пришёл за мной. Но ощутив запах грёбаного «Акса» и резины, я понял, что драки не избежать.

Что бы мне не вкололи, я ничего не почувствовал, поэтому тут же с размаху зарядил кому-то в нос. Однако, благодаря неожиданности и тому, что их было трое, меня закинули в какое-то помещение, дверь которого была уже открыта. Заранее спланированное нападение. Ублюдки.

В суматохе я даже не успел понять где мы: было практически темно и тесно, стоял запах хлорки. Когда я приземлился на землю, то тогда и почувствовал, что тело странно меня подводит. Резкая усталость, приближается потеря контроля. Это меня испугало, поэтому я с яростью прыгнул на одного и почти свернул ему шею, предвкушая хруст. Но меня схватили сзади в «подлом» захвате. Так что мои руки были накрепко сцеплены за спиной, защищаться я мог лишь дрыгая ногами.

Я еле различил высокого парня. В это темноте он был как призрак, но выйдя на слабый свет, падающий из отверстия вентиляции, я безошибочно определил личину своего обидчика. Ещё один стоял на шухере за дверью.

— А капитан Джек в курсе чем вы занимаетесь? — выплюнул я, скалясь. — Вам вообще-то давно пора быть в кроватках. Тихий час как ни как.

Он повторно разбил мне нос. Неприятно. Тот только начал регенерировать. Но хоть мне было ужасно больно, я рассмеялся. Смех помогал переносить это ужасное ощущение. К тому же я уже почти потерял контроль над телом. Оно начало обмякать.

— Ебаный псих. — сказал держащий меня. — Давай уже, Тайсон.

А куда это они торопятся?

— Тайсон. — повторил я, тяжело дыша. — Кличка для бойцовской псины. На это ты только и годишься.

Мой смех прервался, потому что тело замерло без воздуха. Меня ударили прямо в печень.

Для справки, печень — самый незащищённый орган (кроме члена и яиц, разумеется). Если ударить по печени прямым ударом, прилагая достойную силу, она порвётся. Если ударить с левой, будет хуже. Человек не сможет двигаться где-то час, испытывая жуткую боль как при обострённом аппендиците. Мне повезло, потому что Тайлер ударил меня правой рукой. Но я был не готов к удару, потому что тело едва меня слушалось.

Меня отпустили, и я как кукла упал на пол, сцепив зубы. Больно было невероятно. У меня даже слёзы из глаз брызнули. Я успел сгруппироваться, отдав за это действие последние силы. Знал, что на этом дело не кончится.

Они стали бить меня носками обуви. И снова мне повезло, ибо они были в кроссовках, причём правильных: с достаточно мягкой подошвой, с эластичной подкладкой и дышащей тканью. Было бы больнее, будь на них, скажем, пара броуг или, того хуже, армейские берцы.

Мой мозг паниковал, не зная, как помочь телу. Каждый удар — взрыв беспомощной ярости и вихрь боли. Я закрыл глаза. Нужно думать о чём угодно, только не о боли. Боль. Не думай о том, что тебе ломают кости.

— Боль чувствуешь постоянно. Её не нужно бояться.

Так сказал мне Джим, когда мы стояли на той гребаной балке в шаге от вечного забытья. Как ему удаётся? Как он контролирует эту естественную реакцию на раздражители? Дело в том, что он умеет контролировать каждый нейрон своего мозга? Или он действительно больше, чем человек?..

Удар по пояснице заставил меня вскрикнуть. Шрам от пореза ещё не зажил. Будет кровиться. Снова. Я представил, как чуть красноватые буквы «Д» и «М» медленно алеют, как из их недр начинает сочиться свежая кровь.

Я постарался представить боль. Представил её в виде острого ножа, вид которого уже приносит неприятные ощущения. Прекрасно. А теперь я представлю, как возьму его, всю эту боль, и