— Я принесу бокалы. — объявил я, уже стартуя.

Но Холмс придержал меня.

— Ты не знаешь где они. — напомнил он.

Я покраснел, неловко улыбаясь.

— Если хочешь выпить здесь, то найди что-то мягкое и тёплое. — сказал политик. — Я принесу всё остальное.

Что произошло с Майкрофтом? И со мной? Я не могу узнать ни себя ни его. А может он всегда был таким, просто я не замечал.

Я расчистил скамейку от листьев и положил на неё покрывало, которое спёр из соседней комнаты. Вышло неплохо.

Когда вернулся Майкрофт, в руках у него было два бокала и бутылка того самого вина. Я еле выдержал нейтральную улыбку. Моим глазам так и хотелось не отрываться от политика, а удары сердца ударялись о стены.

— Ну, за что пьем?

Классический вопрос, когда бокалы уже наполнены и поднесены к губам. Я бы мог выдать себя одним лишь тостом, который крутился у меня в голове, но решил не быть таким опрометчивым.

— За Её Величество. — по-королевски произнёс я, убирая одну руку за спину.

Майкрофт издал приятный смешок и слегка кивнул.

— Ну, за Её Величество, так за Её Величество.

Когда наши бокалы легко стукнулись, звон прошиб меня до костей, а затем испарился и превратился в пары жара. Я поблагодарил сумерки за низкую освещаемость, ибо ещё быстрее меня могли выдать мои зрачки (уверен, что они как у наркомана сейчас).

Его губы распахнулись, и мой взгляд застыл на них. Они коснулись бокала, и я перестал дышать. Как можно так грациозно и по богемному пить вино? Я могу вечно смотреть на это. Нет, честно. Вечно.

Но лампочка превышения уровня «Странности» уже загорается, и я скорее опускаю взгляд к своему бокалу.

— Мы ещё должны поговорить о том, что произошло на стадионе. — вдруг говорит Холмс, присаживаясь на скамью.

— О, — простанываю я. — только не сейчас.

Политик милует меня и откладывает этот разговор. Я же хотел сейчас медленно начать подводить его к осознанию того, что мы не такие уж далёкие, что мы зависим друг от друга (пускай я в разы сильнее от него). Но тишина, прерываемая сумеречным птичьим пением, приятный прохладный ветерок, морок вина не позволяют моим губам разлепляться кроме как за ещё одним глотком. И я пью и пью, позволяя голове тяжелеть, а мыслям рассеиваться.

— Ты тоже изменился. — всё-таки издаю звук я.

Холмс оборачивается ко мне. Его нога закинута на другую, а оголённая до локтя рука свисает совсем рядом со мной. Не пересекай черту.

— Неужели?

Я издаю пьяный смешок.

— Ты напоил меня вином. — притворно возмущаюсь я. — Прошлый ты пошёл бы на это?

Майкрофт задумывается, не снимая с губ улыбку. Я слышу стрекотание сверчков и зеваю.

— Верно. — Холмс ухмыляется своим же мыслям. — Но прошлый я не знал нового тебя.

Моё дыхание снова замирает, а глаза волнительно мечутся по складкам его рубашки.

— А новый я тебе нравлюсь? — спрашиваю я тихо, не поднимая глаз.

Я хотел бы осмелиться и задать тот же вопрос, но без слова «новый». Однако, я снова утопаю в страхе быть отвергнутым.

— Я бы сказал, что слово «нравишься» — это лишь обобщение, оно многоспектральное. Но легче будет ответить, что я тобой доволен.

И всё? Я честно польщён. Наконец-то Холмс мной доволен. Но, ясень пень, я ждал чего-то более волнующего.

— Это хорошо. — отвечаю я, продолжая избегать зрительного контакта. — И это только начало.

Майкрофт посмотрел на меня, это я заметил. Он заинтригован? О, как и я.

Меня чуть не вырубило. Я выпил всего два бокала, но они выбили из меня все силы, поэтому откровенный разговор мне пришлось отложить на более… трезвые времена.

Холмс видел, как меня вырубает, поэтому он сказал мне идти в постель. Разумеется, от такого я не откажусь.

На полпути я стал стягивать джинсы, но это была плохая затея, потому что я грохнулся на пол, запутавшись в штанине. Майкрофт застал меня сидящим в трусах и наполовину снятыми джинсами. Какой позор. Но политик лишь слегка усмехнулся и продолжил запирать балкон.

Когда я избавился от лишних вещей и завернулся в одеяло, Майкрофт уже исчез в ванной. Интересно, я его не смущаю? Может ему бы хотелось снять с себя всю одежду прямо в комнате, а тут я. Вообще, я не против, чтобы он тут раздевался (ха-ха), но для него это, конечно, недопустимо.

Теперь, лёжа в этой кровати, я ощущал всё по другому. Для меня каждый сантиметр что-то значил, каждая секунда.

Я уткнулся лицом в его подушку. Тело тут же покрылось мурашками. Я не сдержался и принялся целовать поверхность, покрываясь красными пятнами стыда.

То же самое я делал и у Джима. Я помню те ощущения. Но сейчас… сейчас я могу себе позволить влюбиться, ведь это правильный человек. Пускай не факт, что подходящий.

Как только вода за дверью перестала шуметь, я перекатился на свою сторону и перевернулся на спину, пряча признак своей глубокой симпатии.

Как только Майкрофт вышел уже облачённый в спальную одежду, я сразу взглянул на него, несмотря на то, что меня всё ужасно смущало.

Как только политик лёг в кровать, я ощутил взрыв станции эндорфина, и эйфория разлилась по телу, выкручивая низ живота и заставляя мой член твердеть сильнее.

— Спокойной ночи, Эдвард.

— Спокойной.

Как только погас свет, я выдохнул. Может Майкрофт видеть сквозь одеяла? Что бы он сказал, узнай, что у меня на него сейчас стоит? Забавно.

Наплевав на осторожность, я перевернулся лицом к стороне политика. Тот уже закрыл глаза. Я хочу ощутить какого это поцеловать его. Но я не могу. Один опрометчивый поступок (на который я вполне способен) и всё рухнет. А этого я не допущу, ведь я ближе к нему, чем когда либо.

Глава 42

Я встал так резко, что закружилась голова. И вновь виной всему будильник. Майкрофт поднялся, а я с немного ошарашенными глазами вскочил следом.

— Я с тобой. — моё тело немного покачнулось, но я успел предотвратить падение.

— Тебе нужно ещё поспать. — по-отцовски сказал Холмс.

Я отрицательно покачал головой.

— Я уже выспался.

Бледный свет ещё не расцветшего утра погружал помещение в особую атмосферу. Мне казалось, что я всё ещё сплю, что это мои фантазии. Но в них всегда был лишь мой дядя, полуголый, лежащий на белых простынях; и его глаза, даже не волосы —