вспорю этих ублюдков. Картинка была потрясающе страшной. Сначала она меня успокаивала, но потом я словно отстранился и посмотрел на всё это со стороны. О, нет.

Лишь спустя какое-то время я понял, что они уходят.

— И не суйся больше на нашу территорию, блядь. — сказал Тайсон.

Дверь захлопнулась. А ещё я услышал щелчок, означающий, что меня заперли.

Вертели в вентиляции крутились слабо, поэтому свет то исчезал, то появлялся. Моя голова аккурат лежала в центре единственного светлого круга. Я открыл глаза. Пол был слегка испачкан кровью. Не страшно. Страшно то, что творится внутри меня. Печень явно повреждена, так как даже дышать больно. Двигаться я не мог.

Телефон. У меня даже телефона нет! Боже. Я умираю на полу в какой-то каморке и даже крикнуть не могу. Чёрт. Как мне позвать Майкрофта? Я заперт, я обездвижен. Кошмар. Это будто иллюстрирует какую-то часть моего разума.

Остаётся лишь лежать и ждать пока боль поутихнет.

Ублюдки. Сраные ублюдки. Как же я хочу убить их. К чёрту нож. Я хочу задушить их. Без крови, чтобы не было грязно. Я просто хочу смотреть как они прощаются со всем, что им дорого, цепляясь за крепко обвивший их шеи ремень. Я сгорал от злости, но не мог ничего предпринять. Это вводило меня в ярость сильнее.

Благодаря тому, что я никуда не мог деться от самого себя, я слушал своё неровное дыхание и лёгкий шум из вентиляции. Никто, кроме этих сукиных детей, не знает, что я здесь. Интересно, когда придёт уборщица?

Спустя неизвестное мне количество минут мой гнев стал тухнуть. Вместо него пришли слёзы жалости. Я не хотел умирать вот так. Я даже не попрощался с Майкрофтом! Во мне проснулось детское желание позвать мамочку. То, что моя мама умерла, неожиданно стало для меня открытием. Я будто снова пережил эту новость, которую бесцветным голосом сообщил мне Майкрофт. Единственное отличие — тогда я не заплакал. Сейчас я позволил себе пустить одну, две, три десятка слёз. Рыдать было тоже больно.

Следующей стадией оказалось приятное безразличие. Мне удалось перевернуться на спину, и я лежал, пялясь в потолок. Всё казалось отдалённым, бесцельным. Зачем злиться, зачем радоваться? Мы все умрём.

— А для меня время найдётся?

Я повернул голову и заметил сидящего по-турецки Джима. На нём был костюм, который украшал его в первую нашу встречу в «Молодом боге».

— Свали. — сказал я, снова поднимая глаза кверху.

— Как грубо. Я вообще-то тебе помог. — произнёс дядя.

Его голос удивительно натурально прозвучал у меня в голове, поэтому я вновь глянул на него. Ни чёрной массы, ни холода, ни страха. Просто Джим. И даже не Мориарти.

— Когда блин? — я понимал, что можно было и не открывать рот, ведь он бы меня и так услышал.

— Ну, тот совет насчёт боли.

— Это не помогло. — нахмурился я.

Голову захватила мигрень.

— Разве? — дядя склонил голову набок. — Ты отлично всё выдержал.

А что мне оставалось? Визжать и хныкать?

Джим усмехнулся.

— Что тебе надо? — спросил я, начиная потихоньку ощущать все шишки.

— Ты хочешь убить их.

Я, насколько смог, пожал плечами.

— Я могу помочь всё сделать.

— Ой, да, ладно. — я закатил глаза.

— Но ты же хочешь.

— Хочу, но не буду. — твёрдо произнёс я и скривился, почувствовав колющую боль в боку.

Джим надул губы.

— А что ты тогда сделаешь? Оставишь их безнаказанными?

Нет. Но я вспомнил, что перед тем, как во мне снова проснулось желание рвать и метать, я планировал стать лучше. Хотя бы попытаться. Они напали на меня. Не я первый начал. Значит, я смогу выставить всё в таком свете, что их призовут к ответу, а меня погладят по головке.

— Ты никогда не убивал собственноручно. — сказал я.

— Убивал. Моя первая жертва в шестнадцать, помнишь я рассказывал? — Джим начал чуть покачиваться. — Пауэрс тоже издевался надо мной. Он был в команде по плаванию, а я был кем-то вроде ботаника. Будь осторожен, замахиваясь на кого-то, ведь этот кто-то может оказаться психопатом и садистом. Прямо как Артур Шоукросс.

— Не знаю такого.

— Знаешь. — улыбнулся Джим. — Я же из твоей головы всё это беру.

Я нахмурил брови, напрягая память. Ах, да. Артур Джон Шоукросс — сексуальный серийный убийца, орудующий в США в период с 70х по 90е. Кажется, его мы проходили на редких занятиях по Криминалистике. Когда-то в десятом классе.

— Всё равно. — отрезал я. — Я не такой.

Джим цокнул. Мне было всё ещё не по себе видеть перед взором его образ, но он говорил со мной. Как человек. Пускай мне это и казалось.

— Но как ты ещё добьёшься правосудия, а? Тебя ведь так вдохновляет справедливость. И наряду с тем, что тебя возбуждает насилие, я готов спорить, у тебя встаёт на голую правду. Ты меня поражаешь.

Что? Какого дьявола?.. Хотя, если подумать…

— Думай, думай. Ты всё равно придёшь к тому же выводу, ведь говоришь с самим собой.

— Я тебя не спрашивал.

Дядя закатил глаза, чему я против воли улыбнулся.

— Тебе нельзя здесь быть. — со вздохом произнёс я.

— Я тебя расстраиваю?

Вот именно. Меня бесит, что я не могу дотронуться до тебя.

— Хватит сопли распускать! — вдруг вскрикнул Джим, сдвигая свои тонкие брови к носу. — Я же учил тебя глядеть на всё с другого ракурса!

Верно. Я сглотнул и попытался сесть. Боль ослабляла тело, но я справился с ней и уселся на пятую точку. Спустить на всех бешеных собак!

— Хорошая идея. Но у тебя нет собак. — задумался Джим, показушно выпячивая нижнюю губу. — Как насчёт переехать их машиной? Положить их обездвиженные тела между створками лифта? — он подёргал бровями. — Месть должна соответствовать содеянному.

— Херня.

— Не выражайся.

— Если я убью их, то потеряю Майкрофта. Я потеряю всё.

— Пойдёшь жаловаться папочке? — фыркнул дядя. — Большой брат решит все твои проблемы взмахом волшебного зонтика.

Нет. Вот об этом говорила Стоун. Всегда полагаться на Майкрофта нельзя. Нужно решить всё самому. И тогда я убью сразу кучу зайцев: стану самостоятельней, умнее, докажу, что изменился, завоюю больше авторитета у Майкрофта, а эти ублюдки получат по заслугам.

— И как же ты решишь эту задачку? — Джим то появлялся, то исчезал; всё зависело от света и тьмы. — У тебя нет необходимой власти.

— М-да. — вздохнул я, ища глазами тряпку, чтобы стереть с лица кровь. — У меня нет миллиардов в сейфе, нет авторитета и высокого положения. Господи, сколько всего нужно вынести, чтобы добиться этого! — я смотрел на дядю. — Ты был прав. — смешок быстро оборачивается кряхтением. —