— Простите, сударь! — снова заговорил старик. — Как вас величать?

— Рощин Анатолий Андреевич! — охотно отозвался майор, остановившись в дверях.

— Рощин?! Рощин?.. Ваш батюшка не состоял при Куропаткине в прошлую русско-японскую войну? — поинтересовался генерал.

— Может быть, — ответил Рощин.

— Я изволил служить под началом вашего батюшки! — сейчас же засиял старик. — Приводите себя в порядок — и к столу!

— Это большая честь, ваше высокопревосходительство, но вынужден отказаться. Служба. Через час вылетаю в Муданьцзян. Обязан доставить туда одного японского генерала и двух полковников, которые растеряли свои войска. Как видите, «груз» бесценный.

— Ха-ха-ха… — закатился экс-генерал. — Бесце… Ха-ха-ха… Бесценный! Именно бесценный! Превосходно! Какой каламбур! Он пойдет по всему Харбину… Бесценный груз: генерал и два полковника… Узнаю в вас батюшку!..

* * *

По дороге на аэродром Рощин заехал в комендатуру и зашел к помощнику военного коменданта. Каково же было его удивление, когда в кабинете оказался подполковник Свирин.

— Майор Рощин! — обрадовался тот. — Ты всегда как снег на голову!

— Это не здорово! — пошутил майор. — Если бы высказали, как манна с неба.

— Было и так, друг! — серьезно отозвался Свирин. — В книгу заслуженных людей дивизии внес…

— Ну это уж совсем ни к чему! — покраснел Рощин.

— К чему, к чему! — прервал подполковник.

— Я по делу. У вас не появлялся здесь Любимов?

— Любимов? — переспросил Свирин и помрачнел. — Кажется, и не появится! Убили его или расстреляли японцы…

— Убили? Как? Где?

— Приходил один офицерик каяться. Ну и рассказал.

— Да откуда этот беляк знает, что это Любимов? — воскликнул Рощин.

— Он-то не знает! И я сперва его словам не придал значения. А вчера полковник Курочкин запрашивал о Любимове. После этого у меня все это и соединилось. Приказал землю перерыть, а найти. Сейчас разыскиваем.

* * *

Станционные пути ремонтировались, и санитарный поезд остановили в пригороде Муданьцзяна. Начальник эшелона ругал станционные непорядки и не знал, что делать. Но к его удивлению, раненых подвезли на низенькой ремонтной платформе дрезиной.

— Может, захватите человек двести раненых японцев? — спросил помощник военного коменданта, когда начальник эшелона отмечал у него путевку. — В Мулине, чтобы не ожидать, отцепите вагоны. Я дам по линии распоряжение, чтобы после передачи раненых в больницу лагеря вагоны привели в порядок.

— Зачем их принимаете? — возмутился начальник эшелона. — Для них выделен специальный транспорт и назначен медицинский персонал.

— Не принимаем! — перебил его помощник коменданта. — Это подкидыши. Японцы бросают своих раненых. Наши шоферы подбирают и привозят. А если бы принимать! — он безнадежно махнул рукой. — Их тысячи. Комендант поисковые группы нарядил из японских врачей, санитаров и наших инспекторов.

Такое сообщение начальника эшелона пришлось санитарной прислуге не по душе. Но медицина есть медицина, а раненый не солдат: пришлось принять.

Зину это непредвиденное промедление нисколько не огорчило. Она успеет навестить отца и, возможно, узнает что-нибудь о Вячеславе. «Конечно же, он в штабе! Где же ему быть? Он сам говорил, что отряды пограничников дойдут только до Муданьцзяна».

Зина не допускала мысли, что Георгий Владимирович может ничего не знать о Любимове. Он не имел права ничего не знать о нем. Ей казалось, что даже любой первопопавшийся штабной писарь ответит:

— A-а, старший лейтенант! Здесь, а как же!

После встречи в Мулине Зина не имела о Вячеславе никаких известий. Это тревожило ее все эти дни боев за Муданьцзян, она со страхом встречала каждого нового раненого, боясь в нем найти Любимова.

Зина упросила начальника поезда отпустить ее в штаб армии. На попутной машине, подвозившей раненых японцев, она выехала в город.

На одном из перекрестков скользнула мимо темно-зеленая легковая японская автомашина. В сидевшем вполоборота около шофера советском офицере Зина узнала Рощина. Машина свернула в боковую улицу к центру города.

— Пожалуйста, за той машиной! — попросила Зина. — В ней офицер из штаба армии.

— Знакомый? — с хитринкой осведомился шофер.

— Знакомый.

Шофер прибавил газу и догнал легковую.

— Анатолий! — крикнула Зина, как только их машина остановилась.

— Отведи к начальнику штаба, — попросил Рощин дежурного, указав на японского генерала и двух полковников.

— Ты откуда едешь? — спросила Зина.

— Сейчас с аэродрома.

— А где был? В Уссурийске не был?

— Был, — как-то вяло ответил майор.

Зине показалось, что эта встреча тяготит Рощина.

— Опоздала немного: Георгий Владимирович улетел в Харбин, — объявил он, избегая ее взгляда. «Рассказать о Любимове или не нужно? — думал он. — Если сама не спросит, ничего не скажу!»

— Улетел? — сразу опечалилась Зина. — Совсем?

— Не совсем, а надолго! Через день и я туда вылетаю.

— А Вячеслава ты не встречал в эти дни?

Рощин молча покачал головой.

— И… ничего не слышал о нем? Он должен быть в Уссурийске, в штабе фронта…

Он видел разливавшийся в ее глазах испуг, даже ужас.

— Почему ты молчишь, Анатолий? — почти вскрикнула она.

— Слышал! — тихо ответил он.

— Что… что слышал? — схватила она его за руку.

— Похоже, что убит!.. В Харбине!?..

Зина в ужасе подалась назад и закрылась рукой.

— Нет, нет!.. Ты говоришь неправду! Неправду! — вдруг выкрикнула она. — Не ври! Не смей! — и зарыдала.

Первый раз Рощин видел, как рыдает настоящая любовь, потеряв то, чем она жила…

* * *

За окном моросил дождь. Он словно оплакивал все несчастья человечества. Оплакивал тихо, скорбно.

Зина смотрела в окно и тоже плакала. После встречи с Рощиным она почувствовала себя плохо и отпросилась домой, изрядно переполошив своим неожиданным приездом и видом мать. Евгения Павловна стояла помертвевшая, немая.

— Что случилось, Зина? — задохнулась она. — Где отец?

— Папа в Харбине… А я просто себя плохо чувствую, — но тут же расплакалась и все выпалила матери единым духом.

— Чем же ты поможешь своему горю, слезами? — рассудила Евгения Павловна.

— По-твоему, значит, не плакать? — совсем наивно спросила Зина.

— Слезами не поможешь! Возможно, это все и не так. Тебе сказал Анатолий Андреевич, ему сказал комендант, тому сказал офицер… Успокойся, отдохни, обдумай. Наконец, напиши отцу или Виктору Борисовичу. Они могут лучше знать…

У Зины снова вспыхнула надежда, но стоило только матери уйти, как с нею исчезла и надежда. «Она ничего не знает… Ничего не знает! — терзалась Зина. — Да-да! Она будет воспитывать сына. Она ему расскажет, какой у него был отец! Хороший, хороший!» — Зина снова не удержала рыданий.

— Нельзя же так, дочка!

— Ты ничего не знаешь, мама! — захлебываясь, проговорила Зина. — Я овдовела, не выйдя замуж… Мы…

Рыдания не позволили ей договорить, но мать и так все поняла. Прижавшись своим лицом к мокрому горячему лицу дочери, она