– Ты не боишься? Ведь… ведь ты чуть не умерла, – виновато заметил Рехи, целуя пальцы Лойэ.

– Знаю. Но так было всегда, во все времена. Новая жизнь – это всегда риск, – спокойно ответила она. – Новая жизнь… это и жертва, и благо. С Наттом я стала намного сильнее. Если бы не он, наверное, я бы из Бастиона не убежала, не поняла бы вовремя, где кроется опасность. Странно, правда, когда становишься сильнее ради того, кто слабее?

– Странно. Но я тоже заметил это, когда нес Инде. А теперь, когда вы все рядом со мной – и слабые, и сильные, – мне страшно. Но я тоже чувствую себя сильнее, чем когда бы то ни было.

Рехи виновато прикрыл глаза: он отчасти солгал. Белые линии больше не появлялись под пальцами, сколько бы он ни старался. Он тешил себя надеждой, что просто растратил всю мощь, когда спасал Ларта в Бастионе. Но если магия Стража покинула его навсегда? Впрочем, так даже лучше. Хватило бы острых клыков и верных рук, способных держать меч.

«Рехи, а ты не забыл о том, куда ты шел на самом деле? Ради чего шел?» – раздался в голове противный голос Митрия. Он нежданно явился уже утром, когда Рехи с интересом изучал деревню, проходя между лачуг, из которых высовывались жители. Его все приветствовали, все верили, что в нем еще осталась сила Стража. Получалось, он всех обманывал. И так зарождалось безотчетное сожаление.

«Я шел к Лойэ и Натту! Я возвращался домой!» – мысленно воскликнул Рехи, желая навечно забыть о бессмертных. Они устроили катастрофу, им и разгребать.

«Рехи, не ври. Ты знаешь, для чего ты шел. Неужели уже не видишь красных сумерек у Разрушенной Цитадели?» – корил его Митрий. Рехи поднял глаза: как же не видеть! Красное зарево ярко маячило над головой, уже совсем близко, на огромной черной горе.

«Вижу. Ну и пусть. Митрий, я все знаю! Я знаю, что ты скажешь о долге. Но я нужнее здесь! Разве ты не понимаешь? Я должен защитить их!» – протестовал Рехи, оглядываясь на идущих рядом Лойэ и Натта.

Сын уже без опаски позволял взять себя за руку. Лойэ постоянно украдкой улыбалась им. Рехи не мог снова покинуть родных, ведь он всегда тайно мечтал обрести семью. Но приходили Вестники Надежды и повергали в отчаяние: «Ты хочешь, чтобы твой сын вырос именно в таком мире?»

«Мир как мир. Важно, кто будет Натта окружать. Здесь мы нашли обитель покоя и понимания. Разве нужно что-то еще? Если вы придумаете, как победить Двенадцатого, я присоединюсь. Где я, по-твоему, должен быть? Скитаться по пустыне? Нет, я должен защищать свою семью, пока у меня есть сила линий. Да и без нее», – стоял на своем Рехи.

«Но без тебя мы не узнаем, как победить Двенадцатого. Ты – ключ к разгадке этой тайны, – почти виновато сказал Митрий. – Твой последний сон только все запутал. Сперва мы решили, что в Цитадели скрывается не Двенадцатый, а лиловый жрец, поэтому оружие не действует».

«Почему бы и нет? Убил своего бога и окопался», – предположил Рехи.

Он давно подозревал, что Двенадцатый – вовсе не тот Темный Властелин из сказок адмирала, которому Рехи пообещал набить морду.

«В том-то и дело… Энергия вокруг него – как от Стража Вселенной, а не Стража Мира. Не хватает единственного фрагмента. Возможно, если бы ты открыл свое сознание, мы бы что-то поняли», – заискивающе предлагал Митрий.

«Если я открою сознание, Двенадцатый сможет выследить мою семью!» – запротестовал Рехи.

«Вы и так расположились слишком близко к нему, как у жерла вулкана», – услужливо напомнил Митрий.

«Верно, Рехи, никуда не уходи. Здесь самое подходящее место, чтобы выцарапать истину из недр прошлого», – донесся успокаивающий и одновременно зловещий голос Сумеречного Эльфа, а за ним послышался отдаленный взмах меча и заставившее содрогнуться шипение черных линий. Бессмертные все еще сражались. Они не оставляли обреченный мир, возле Разрушенной Цитадели день и ночь кипела бесконечная битва.

«Значит, здесь самое опасное место для Лойэ и Натта, – подумал с тоской и растерянностью Рехи. – Но бежать нам просто некуда. Везде либо разломы, либо вулканы».

Голод правды

Скребущее ощущение незавершенности пути прервало ликование души Рехи. Разговор с Митрием не выветривался из головы.

Рехи мог с утра до ночи осваивать азы обращения с плугом и ухаживать за скотом, мог нести караулы и объезжать прирученных ящеров. Но время от времени под сердцем кололо чувство вины и тревоги, будто он все еще находился не на своем месте. Он упрямо гнал сомнения, но неприятное шевеление проникало под кожу молчаливым напоминанием: он забыл главную цель своего пути. Главную ли? Ведь он изначально не стремился превращаться в орудие семарглов. Всего лишь хотел набить морду Темному Властелину из сказок безумного адмирала, как бы абсурдно это ни звучало. Да и вообще в начале пути все посулы и клятвы диктовало отчаяние.

– Рехи, что с тобой? – спрашивали Лойэ и Ларт, когда временами Рехи застывал на месте, поддавшись тяжким сомнениям. Радость от встречи и обретения семьи отравляло сознание невыполненного долга.

Он видел во снах танцы скелетов возле черного кокона и слышал звон мечей. Но он слишком устал от битв, интриг и скитаний, чтобы присоединиться к сражению. Где-то Сумеречный обжигал руки и крылья Митрия день ото дня становились все чернее.

Однажды Рехи узрел, как Сумеречный испуганно склоняется над учителем, с трудом заживляя кошмарную рваную рану поперек призрачной груди. В другой раз Митрий вытаскивал на себе Сумеречного, унося подальше от Разрушенной Цитадели. Тогда, помнится, над деревней пронеслась лютая гроза. Рехи сидел в башне, утешая ревущего Натта и успокаивая дрожащую Лойэ, хотя сам не верил в счастливый исход. И ждал с минуты на минуту нового огненного разлома или нежданного извержения вулкана. Но опасность временно миновала, башня устояла, а ожесточенный поединок бессмертных продолжился.

– Да так, мысли. Просто мысли, – отвечал Рехи и после этого обычно шел к ящерам. Работа и неискоренимый первобытный страх эльфов пред рептилиями помогали справляться с дурными предчувствиями. Заставляли забывать, что каждую ночь вновь предстоит вылетать из тела, чтобы наблюдать, как сыплются темные перья с некогда золотых крыл Митрия. Надежда покидала верховного ее служителя, Сумеречный же напитывался еще большим упрямством.

– Сколько ты еще готов сражаться? – шипел Двенадцатый из кокона, когда Тринадцатый снова и снова кидался на черные линии, ища в них брешь. Он обжигался, но сшивал