– Столько, сколько птица будет долбить клювом алмазную гору, – отвечал Сумеречный и продолжал борьбу. И Митрий сражался рядом. И вот настал тот горький час, когда Рехи увидел во сне бескрылого семаргла, который молча сидел на камне, созерцая танец безголовых скелетов.

– Ну что, подорвал здоровье? А я-то думал, у вас все видимость только, – посетовал без издевки Рехи, витая то ли призраком, то ли собственным отражением в зеркале горячечных видений.

Митрий даже не пошевелился, медленно ощупывая лопатки, из которых торчали обугленные костяные остовы. Пальцы его дрожали, иссяк ореол сияния. Вестник надежды впал в отчаяние от бесполезности борьбы, от собственного незнания. Он упал с той же башни самодовольства, что и Ларт когда-то, и расшибся, придавленный разрушенными плитами веры в свою непобедимость.

Остался только Сумеречный, который считал себя не идеалом, а ошибкой. Остался и Рехи, который не желал больше встревать в вечную борьбу бессмертных «ошибок». Ему хватало забот в мире смертных.

С первыми лучами красных сумерек он отправлялся к ящерам, скоблил чешую, учил молодняк выполнять команды. Ларт во всем помогал. Вместе они передавали знания о приручении рептилий новым всадникам. Постепенно деревня обзаводилась собственной армией рыцарей на ящерах.

– Видишь, они совсем не опасны, – твердила Санара, уговаривая Лойэ сесть верхом. – Натт станет прекрасным наездником. Когда подрастет, мы научим его заботиться о маленьком ящере. Приручит его, они станут друзьями.

– Но давай все-таки пойдем от этих больших. Твою Изумруд я не боюсь, она хорошая. А вот эти серые – бр-р-р, – отшатывалась Лойэ, заслоняя собой Натта. Малыш бесстрашно рассматривал рептилий, чему радовались Ларт и Санара.

Ящеры покорно ожидали приказов, копаясь в каменистой земле или стоя возле ворот. Они выглядели почти дружелюбно. По крайней мере, Ларт и Санара совсем не опасались внушительных челюстей, ловко сочетая дрессуру с поощрениями.

– Мечом их подгонять нельзя, – объяснял Ларт. – Вот эти серые, конечно, великоваты. Изумруд умница. Тот же вид, что мой…

Ларт каждый раз печалился, вспоминая своего верного скакуна. Санара тоже вздыхала:

– Жаль твоего Ветра, у них с Изумруд получилось бы красивое потомство.

«Похоже, эти двое нашли общие темы», – радовался за друзей Рехи, замечая, как Ларт посматривает на Санару. Им повезло встретиться в спокойное время в безопасном месте. Рехи ожидал, что однажды утром обнаружит парочку под одной шкурой. Тем более, жили они и так все вместе в старой колокольне.

На дворец их скромное обиталище не походило, зато с башни открывался обширный вид на пустошь. Только картины все меньше радовали Рехи: закатный горизонт алел от новых и новых извержений. Огненные камни вылетали из жерл Воя Пепла и Гласа Огня, зажавших пустошь в клещи с запада и востока. Но землетрясения не доходили до Надежды, будто ее окутывал незримый купол.

«Может, это моя сила Стража? Может, Сумеречный Эльф помогает?» – тешил себя надеждой Рехи. И вновь сердце сжимала горькая тоска, как будто он остался в заточении. Не завершился путь. Пусть Рехи старательно пытался забыть об этом, сны упрямо напоминали. То к нему являлись пляшущие скелеты, то сражающиеся Сумеречный и Митрий. И он не сомневался – все происходит наяву где-то возле Цитадели. У бессмертных уже не было времени приходить с новыми увещеваниями и уговорами. Двенадцатый намеревался уничтожить всех, выпрастывая из черного кокона все новые черные линии.

– Я пожру этот мир, а потом отправлюсь дальше. И пожру всю Вселенную! – рычало чудовище, заставляя пробуждаться в холодном поту.

– Нет, не надо. Не хочу этого знать…

Обычно Рехи нервно обнимал Лойэ или вскидывался, чтобы проверить Натта, прислушиваясь к их дыханию. Спросонок нападал страх, что Двенадцатый утащил малыша, прокравшись злокозненной тенью. Но ребенок тихо посапывал, и Надежда дышала покоем. И хотя порой покой предвещает агонию, Рехи не верил в это, вставая чуть свет, чтобы больше не видеть снов о настоящем.

– Он превращается в то же зло, что у нас в Бенааме! Темный Асура… – сетовал Митрий, рассматривая остатки своих обугленных крыльев. Они с Сумеречным устали от боев, но упрямо несли караул на подступах к Разрушенной Цитадели.

– Не смей поддаваться отчаянию! – умолял Сумеречный. – Учитель, если ты станешь здесь Павшим, кто поведет семарглов в других мирах? Я не умею командовать армиями.

– Но как мне верить в этот мир? – вздыхал Митрий, слабо сжимая рукоять прозрачного меча, сияние которого день ото дня тускнело, исходя горьким дымом.

– Верь в тех, кто его населяет. Ты же видишь: они научились жить вместе. Верь в них, верь в Рехи. Он услышит нас, – увещевал Сумеречный Эльф. Он пел колыбельную для измученного древнего, и Митрий, старик с лицом юноши, засыпал, пока Страж Вселенной нес караул в ожидании новой атаки.

«Это все-таки они выстроили купол вокруг Надежды. Это они не позволяют Двенадцатому сломить нас», – понял Рехи. Ради него и его близких вестник сумерек продолжал сражаться, хотя рисковал каждый миг обратиться в нового Разрушителя Миров.

«Верь в Рехи. Он услышит нас», – неизменно звенело в ушах. Рехи не выдерживал, работа уже не помогала отвлечься. В конце концов, однажды на рассвете он закрыл уши кулаками, сдавливая виски до хруста, сгибаясь пополам и качаясь из стороны в сторону. Но даже полная глухота не избавила бы от терзавшего сердце голоса.

– Что с тобой? – забеспокоилась подбежавшая Лойэ. – Что-то болит? Голова?

– Душа, – признался ей и самому себе Рехи. В него верили, в него слишком сильно верили, а он ничего не желал делать. Нет большего осуждения, чем безграничное доверие. На угрозы можно оскалить клыки, а против доверия не найти оружия. Кроме предательства. Рехи чувствовал, что каждый миг предает не только себя, но и Лойэ с Наттом, и весь мир.

«Митрий просто хотел, чтобы я открыл свой разум. Я просто ключ. Покажу им ответ к этой загадке – и все закончится. Правда же?» – подбадривал себя Рехи.

В тот вечер он устроился на шкуре рядом с Лойэ, уютно обняв любимую. И ничто не предвещало, что именно теперь ему суждено было вновь провалиться в прошлое. В свой последний сон-видение. Напротив – в душе разливался мягкий покой. Возможно, голод доверия достиг наивысшей точки, уничтожив труса внутри него. Возможно, Рехи вспомнил, что всегда и везде шел до конца. Он закрыл глаза и с готовностью окунулся в омут, исходя из себя, дробясь песчинками забытых времен. Значит, так нужно. Без цели с ним еще никогда ничего не творилось.

Все чувства обострились, точно его положили на раскаленную