Себастьяна, стоящего на открытой части мостика, за прикрытой брезентом батареей ручных пулеметов Льюиса. Теплые брызги летели ему в лицо и стекали по щекам, а он улыбался.

Джойс представил Себастьяна к ордену «За выдающиеся заслуги». Этого Флинн вынести никак не мог. Он очень хотел такой же. Это была, пожалуй, единственная причина, по которой он тоже вызвался. Поэтому виновником того, что Флинн сейчас испытывал такие неудобства, был Себастьян, и даже созерцание его нынешнего плоского, почти негроидного носа не очень-то грело ему душу. Так ему и надо, этому желторотому сукину сыну, жаль, что мало досталось, думал Флинн, в душе желая своему зятьку дальнейших небесных кар.

– Орден за выдающиеся заслуги… ишь ты… – ворчал он себе под нос. – А что он такого сделал? Любая обезьяна на это способна. А кто первый обнаружил колеса, кто? Да, дорогой Флинн Патрик, в этом мире нет справедливости… но погодите, мы еще покажем этим сукиным детям…

Его размышления были прерваны какой-то возней на мостике. С палубы высокого и темного крейсера «Ренонс» замигал светосигнальный фонарь.

Командир торпедного катера, в чине лейтенанта, повторил послание вслух:

– «Флагман – катеру YN2. Выход на курс. Удачи».

В бушлате с поднятым воротником лейтенант казался совсем маленьким.

– Большое тебе спасибо, старина, и тебе тоже не кашлять. Ты что, спятил, сигнальщик, этого не передавай. Давай вот что: «Катер YN2 – флагману. Вас понял!» Стоп машина! – скомандовал он в переговорную трубу.

Стук двигателей затих, и катер провалился между двумя волнами. Крейсеры «Ренонс» и «Пегас» стали медленно удаляться, а крохотное суденышко дико закачалось с боку на бок на волнах, поднятых турбулентной кильватерной струей того и другого. Одинокое пятнышко в пяти милях от устья Руфиджи с его дельтой, слишком далеко оно было от наблюдателей на берегу, вряд ли в вечернем меркнущем свете они могли его разглядеть.

67

Приставив к глазам бинокль, лейтенант Эрнст Кайлер наблюдал, как два британских крейсера один за другим сделали разворот и, двинувшись в противоположном от суши направлении, растворились во мраке, так быстро окутавшем и океан, и землю. Пропали, будто их здесь никогда не бывало.

– Каждый день одно и то же… – Кайлер опустил бинокль на грудь и достал из кармана кителя часы. – За пятнадцать минут до заката и за пятнадцать минут до восхода появятся, а потом исчезают… хотят показать, что они здесь, что они все еще ждут.

– Так точно, господин лейтенант, – кивнул головой матрос, приютившийся рядом с Кайлером на площадке наблюдательного поста.

– Все, я спускаюсь. Луна нынче взойдет в одиннадцать сорок четыре, смотри не спи.

– Слушаюсь, господин лейтенант.

Кайлер свесил ноги вниз и нащупал подошвами перекладины веревочной лестницы. Стал спускаться по ней с пальмы на землю, до которой с помоста было пятьдесят футов. Пока он спускался, стало совсем темно, и песчаный пляж казался неясным светлым пятном, тянущимся вплоть до зеленых фосфорных огоньков прибоя.

Хрустя подошвами по песку, Кайлер двинулся туда, где к берегу был пришвартован катер. И пока шел, напряженно размышлял о тонкостях и отдельных элементах системы своей обороны.

Из многочисленных рукавов дельты Руфиджи здесь было только два, по которым могли бы атаковать англичане. Их разделял между собой низкий, клинообразный остров, состоящий из песка, болотистой трясины и мангровых зарослей. Кайлер организовал оборону, поставив с выходящей к морю стороны острова снятые с «Блюхера» четырехфунтовые скорострельные пушечки. Жидкую грязь он застелил подмостями из толстых бревен, что стало прочным фундаментом для орудий, а также вырубил мангровые заросли, чтобы был подходящий сектор обстрела, позволяющий вести огонь по обоим рукавам. Не менее аккуратно установил и прожектора – теперь они могли освещать пространство слева и справа, не ослепляя при этом артиллеристов.

У Лохткампера он выпросил кусок четырехдюймового стального троса. Это было вроде ничем не обеспеченного займа неплатежеспособного заемщика, который, скорей всего, никогда его кредитору не выплатит, – Лохткампер вообще с трудом расставался со своими запасами. Работающий далеко в верховьях реки мичман Проуст выделил ему несколько своих дровосеков с приказом свалить пятьдесят огромных деревьев красной древесины. Стволы они спустили вниз по течению. Размерами бревна были с колонну древнегреческого храма. Используя трос, Кайлер соорудил заграждение, пересекающее обе протоки, – конструкция получилась столь внушительная и крепкая, что могла вспороть брюхо даже тяжелому крейсеру, если он напорется на заграждение с достаточной скоростью.

Но и этого ему было мало. Стараясь привить рабочим тевтонскую способность трудиться много и усердно, Кайлер приказал поднять толстые шарообразные плавучие мины со зловещими рогами, которые «Блюхер» беспорядочно рассеял за собой, когда поднимался вверх по течению реки, и аккуратными рядами расставить их позади своего тросового заграждения – эта работа чуть окончательно не сломила дух личного состава, доведенного до полного нервного истощения.

Завершив за десять дней всю подготовку, Кайлер сразу же принялся возводить наблюдательные пункты. Он устанавливал их на каждом более или менее высоком бугре, откуда открывался вид на океан, устраивал площадки на верхушках пальм и на островках поменьше, выступающих в море. Он создал систему сигналов, которым обучил наблюдателей, – флажками и гелиографом для дневного времени суток и ракетами для ночного.

В темное время суток вдоль натянутого троса заграждения постоянно взад-вперед ходили на веслах два вельбота, команда которых не столько гребла, сколько разгоняла тучи вьющихся над головами комаров, недобрым словом поминая лейтенанта Кайлера, его предков, а также родню, чего только не посулив ей в настоящем и будущем.

В безлунную ночь 16 июня 1915 года в 22:00 британский торпедный катер YN2 на самых малых оборотах и малой скорости вошел в средоточие хитроумно разработанных и готовых к приему незваных гостей оборонительных сооружений.

68

После чистого, прохладного воздуха в открытом море они, казалось, вдруг попали в обезьянник лондонского зоопарка. Заросли служили надежным экраном для ветра с моря, волнение стихло, и шалости игривых волн прекратились. По мере того как торпедоносец почти на ощупь пробирался вглубь дельты, болотный смрад только усиливался.

– Боже мой, что за запах, – проворчал Себастьян, потирая свой плоский нос. – Пробуждает приятные воспоминания.

– Просто прелесть, скажи? – согласился Флинн.

– Скорей всего, мы уже почти в протоке, – сказал Себастьян, напряженно всматриваясь в ночной мрак и скорее чувствуя, чем замечая глазами, густые мангровые заросли впереди и с обеих сторон.

– Черт побери, не знаю, что я делаю на этом корыте, – проворчал Флинн. – Бред какой-то, честное слово. У нас больше шансов подцепить здесь триппак, чем найти этот проклятый крейсер.

– Вы давали присягу, майор О’Флинн, стыдитесь! – воскликнул командир торпедоносца, стараясь говорить, как в водевиле, с ирландским акцентом. –