церкви на стыке XIII и XIV столетий, и философ Марсилий Падуанский, осмелившийся сравнить папу с ветхозаветным змием, под чешуей которого в Эдеме скрывался сам Сатана (Ille magnus, serpens antiques, qui digne vocari debet diabolus et sathanas). Марсилий одним из первых разглядел в светской власти понтификов источник многих итальянских бед. В свою очередь, в начале XV века великий гуманист германского происхождения Николай Кузанский впервые предпримет попытку доказать саму историческую невозможность того, что Установление аутентично. Николай Кузанский формулирует свои выводы исключительно на основе филологического анализа, то есть ориентируясь на тщательное и скрупулезное научное исследование, выявившее, что в античных источниках нет ни единого следа этого документа и даже упоминания о нем.

Высокопоставленный прелат вплетает блистательную нить своих рассуждений в общую картину глобального видения церкви, которой вменено в обязанность объединить все христианские течения: именно этот тезис он и изложит на Базельском соборе 1433 года в своей работе «О католическом согласии» (De concordantia catholica). К тому моменту поддельность Установления превратилась в актуальную, злободневную, как мы бы определили ее сегодня, тему. И действительно, проходит пара лет, и в 1440 году другой гениальный гуманист, римлянин Лоренцо Валла публикует столь же короткий (чуть более ста страниц), сколь и неопровержимый труд под названием «Рассуждение о подложности так называемого Константинова дара» (De falso credita et ementita Constantini Donatione declamation).

В дополнение к продуманной, изящной и неоспоримой аргументации историко-лингвистического свойства, подтверждающей фальшивость документа, Валла с присущими ему диалектическим подходом и глубиной суждений обвиняет католическую церковную иерархию в том, что она способствовала упадку и краху Италии. По его мнению, жажда господства послужила причиной составления «подложных бумаг», а стремление доминировать привело к тому, что было сфабриковано Установление. Валла настаивает, что это недостойно религии, которую церковь притязала оберегать и защищать. Была оскорблена память о древних понтификах и ранних христианах, среди прочих, и тем фактом, что духовная составляющая папства оказалась скрыта мишурой земных благ и богатства, что умаляло учение Иисуса. Одним из самых знаменитых свидетельств роскоши и властолюбия является «троецарствие» — тиара понтифика в форме высокого куполообразного колпака, увенчанного тремя коронами, — внелитургический головной убор, который каждый папа надевает во время церемонии интронизации. Коронами подчеркивается его тройной статус: отца монархов, правителя мира, викария Христа на земле.

Сочинение Валлы в те годы получает широкое распространение, но, будучи опубликовано в Страсбурге в марте 1506 года, оно вызывает в целом весьма слабый отклик. Однако жребий уже брошен, что подтверждают дальнейшие события и исторические даты. В 1506 году заложен первый камень новой базилики Святого Петра. 31 октября 1517 года Мартин Лютер, прибив к воротам кафедрального собора Виттенберга свое воззвание со знаменитыми «Девяноста пятью тезисами», становится застрельщиком движения протеста против коррумпированности Римской курии, которому предстоит расколоть христианство и Европу. Это было самым суровым предостережением, наихудшим из возможных, какое Церковь, понимаемая как сообщество верующих, могла получить в свой адрес. Но эффект был минимален: развращенные нравы церковной иерархии не претерпели особых изменений.

Несколькими годами ранее, в мае 1493 года, папа Александр VI Борджиа по просьбе монаршей четы Испании вмешался в территориальный спор этой страны с Португалией по вопросу разделения захваченных островов в Атлантике. Дабы оправдать свою позицию, он в очередной раз сослался на положения Установления, несмотря на то что уже никто не считал его подлинным документом. Он издал буллу Inter caetera, юридически санкционировавшую рождение европейского колониализма и положившую начало идеологической и культурной экспансии римского католицизма в завоеванных землях по ту сторону океана. Кстати, здесь очень важна дата. Предметом распри двух католических держав были вновь открытые и завоеванные территории на американском континенте. Папа Борджиа, чей духовный облик был более чем сомнителен, продемонстрировал образцовое геополитическое чутье: он стал первым главой государства, сумевшим понять, что те «острова» с пока еще не определенными границами имели гигантский потенциал для будущего. И будь это трактовка мирянина, а не священника, пастыря душ человеческих, ею, безусловно, можно было бы восхищаться.

Так или иначе, фальшивость Константинова дара, признаваемая подавляющим большинством людей, не скомпрометировала и не подвергла риску светское владычество понтификов. Вопросы власти не регламентируются верой или документами, для них главное — сила и кровь. Первое ограничение мирского влияния церкви ознаменовали отнюдь не филологические штудии Лоренцо Валлы. Власть Святого престола существенно урезал знаменитый Аугсбургский мир, или «религиозный мир»[33] (сентябрь 1555 года), положивший конец борьбе католиков и лютеран. С того момента немецкие князья были свободны в выборе между двумя конфессиями, который автоматически в добровольно-принудительном порядке распространялся и на их подданных (cuius regio, eius religio, буквально «чья власть, того и вера»).

Если придерживаться точки зрения одного из авторитетных течений исторической науки, то этот мир был первым шагом на пути к светскому характеру государства и общества. Одна из статей договора утверждала, что в случае перехода католического князя-епископа в лютеранство ему запрещалось отчуждать имущество епископства или аббатства и передавать его по наследству своему потомству. В том же, что касалось «обращений», свершившихся до 1552 года, принцип наследственности церковных владений и ценностей оставался неизменным. Разумеется, князья-лютеране посчитали этот пункт неприемлемым и отвергли его в ходе голосования. В итоге клаузула[34] была внесена распоряжением римского короля, наследника престола Священной Римской империи, что делало ее более уязвимой для критики по сравнению с прочими. Надо сказать, подобная сущностная двойственность стала одной из причин Тридцатилетней войны.

Столетием позже мы наблюдаем возникновение следующей вехи медленного и кровавого процесса обретения социумом светских черт — Вестфальского мира (1648 год), который, завершив Тридцатилетнюю войну, утвердил то устройство Европы, что оставалось в силе практически вплоть до эпохи Наполеона. Иными словами, формировалось международное сообщество, концептуально близкое к сегодняшнему, — светское и аконфессиональное, нерелигиозное. Начала оформляться идея суверенитета государства.

Высшая католическая иерархия сразу же осознала возможные последствия такого принципа, поэтому Вестфальский мир был воспринят ею как поражение. Папство потеряло многие диоцезы и огромное число монастырей, но прежде всего ему пришлось столкнуться с серьезным ослаблением своей политической роли и с необходимостью ее переоценки. Папский посланник Фабио Киджи изо всех сил пытался противостоять положениям трактата; в итоге, разбитый в пух и прах, он отказался поставить свою подпись под ним, заявив: «Позорным миром мы идем на чрезмерные уступки еретикам». Семь лет спустя, в 1655 году, тот же Киджи станет понтификом под именем Александра VII. Этот папа будет покровительствовать Бернини, который соорудит для него изысканный мавзолей в соборе Святого Петра; вложит немало энергии в дело украшения Рима и попутно обогатит своих многочисленных