он все также шагал впереди, я был уверен, что оно расплылось в широченной улыбке.

— Теперь мне приходилось ходить к имитации корабля пешком, преодолевая большое расстояние. Поэтому я даже начал периодически оставаться в нём на ночь. Я сам не заметил, как находясь среди погибших друзей, с течением времени стал всё чаще забываться. Иногда из моей головы выпадало, что меня окружают призраки, и мне казалось, что всё нормально, все члены экипажа живы, и мы с ними просто куда-то летим среди звезд, а не торчим тут. Я забывал о том, что застрял на этой планете совершенно один. Всё меньше я вел свои записи, всё меньше воспринимал ситуацию с научной точки зрения. Я практически перестал возвращаться к своему модулю и уже почти не вспоминал о его существовании. Однажды я перестал уходить из корабля совсем, жил уже в нем все время, оставаясь ночью в одиночестве в его темных и холодных помещениях, задыхаясь от слишком разреженного воздуха, но как бы не замечая этого.

Чем дальше мы отходили от леса, тем больше происходящее обретало для меня какую-то неестественность. В затылке возникло странное ощущение, будто сзади кто-то сверлит меня взглядом. Что-то внутри подсказывало, лес не хочет отпускать меня. Я взглянул наверх — мы что, действительно снова полетим в космос? Где-то за этой небесной голубизной, казавшейся такой миролюбивой на вид, я знал, таится черная пустота, совершенно неблагоприятная и холодная. Невольно поежившись, я попытался переключить мысли на что-то другое и спросил у капитана:

— А что сейчас с этой копией корабля?

— Нету её больше. Когда вновь пришла зима, небо заволокло густыми темно-оранжевыми, почти коричневыми, тучами. Наступили нескончаемые сумерки, лесу стало не хватать солнечных лучей. Корабль простоял так ещё пару дней, медленно-медленно уменьшаясь и рыжея, пока не растворился полностью в жухлых, ставших на время зимы какими-то поникшими, стручках. Я не знал, что делать. Хотелось на стену лезть! Я лишился своей команды снова, уже второй раз за год. Сперва я с ума сходил от одиночества и скорби, но вскоре я осознал важную вещь. Это горе как будто меня отрезвило, дав оценить ситуацию как бы со стороны. Я понял, что вот это мое времяпрепровождение в компании копий, по сути, не очень хорошее занятие. Это было нечестно по отношению к ребятам, которые на самом-то деле трагично погибли. Представляю, какой бы ужас они испытали, если бы знали, чем я буду заниматься после их смерти. Мне стало стыдно, и до меня дошло, что эти имитации всё-таки не являлись настолько уж достоверными и точными. Они были более здоровыми и счастливыми, чем их оригиналы, никогда не пребывали в плохом настроении, всё у них получалось слаженно и гармонично, вот прям такие идеальные люди. Словно они лишь отражения в красивом зеркале или фотографии, сделанные в хороший солнечный день, на которых каждый запечатленный человек застыл в вечной безмятежной улыбке. За все месяцы, проведенные в их обществе, я не застал ни одного конфликта, не видел ни одной болезни, ничего такого. Настоящие ребята были совершенно другие — они хорошие, но разнохарактерные, вследствие этого в межзвездных полетах у нас на борту часто возникали нелепые склоки, которые мне, как капитану, иногда приходилось разрешать.

— Получается, вы больше туда не ходили, когда кончилась зима?

— Я решил, что да, не буду ходить. Но через 4 месяца, как тучи рассеялись, и над лесом снова показалась блестящая верхушка корпуса корабля, я пообещал себе, что схожу один раз и всё. Просто навещу их и попрощаюсь. И вот одним ясным днем, когда я уже шел к ним там среди стручков, случилось кое-что странное. До сих пор не могу понять, может лес умеет проникать в сознание живых существ, читать мысли, не знаю, но каким-то образом он знал, что я пришел в последний раз и больше не хочу возвращаться. Ещё не дойдя до корабля я услышал какое-то мельтешение в оранжевых зарослях, а в следующую секунду меня обступили все члены экипажа, схватили за руки и за ноги и потащили. Я пытался вырваться, кричал, но они держали крепко, продолжая меня нести, и вообще вели себя очень необычно. Словно перестав притворяться человеческими, их лица не выражали никаких эмоций, лишь пустые каменные взгляды, устремленные куда-то вперед, а не на меня. И при этом они без остановки, каждый как один, повторяли “Не бросай меня, не бросай меня, не бросай меня…”. Я увидел, что мы приближаемся к кораблю. Зайдя в него, они отвели меня в нижние отсеки, в трюм, и закрыли за собой, оставив меня одного как заключенного в карцере. Затем через запертую дверь я услышал, как они говорят хором, прям в унисон, отчего мне стало не по себе, настолько это было не по-людски. Они сказали: “Прости, но ты хотел меня бросить.” Не успел я ответить, как до меня донеслись звуки уходящих шагов. Я просидел там целый день, и когда наступила ночь, во всем корабле выключился свет, я понял — это мой шанс. Вы уже знаете, материал, из которого лес строит свои копии, без солнца становится рыхлым и мягким. И с каждым часом до рассвета размягчается все сильнее. Мне потребовалось 3 часа, чтобы выбить, ставшую сморщенной и хлипкой, дверь, и я побежал оттуда со всех ног. Теперь я точно знал, что никогда туда не вернусь. Я уверен, в следующий раз лес не допустил бы такой ошибки и научился бы делать дверь моей темницы более крепкой, как научился оставлять в отсеках корабля немного тепла и кислорода. Поэтому я больше не приближался к стручкам, пока не сядет солнце. Ни разу.

— И чем вы занимались оставшееся время? — поинтересовалась Ольга.

— Да ничем, — пожал плечами Хайбулов, — жил в модуле, питался этими пресными грибками, иногда выбирался на долгие пешие прогулки по планете, стараясь обходить леса, встречающиеся на пути. Целых два года я был одинок, пока пару дней назад во время одной из таких прогулок не увидел ваш падающий с неба модуль.

Глава седьмая

Мы двигались навстречу подножиям холмов, пересекая равнину. По пути нам не попадалось никаких зверей, никакой растительности, вокруг был только гладкий белый грунт. Холмы перед нами росли, земля под ногами приобретала всё больший наклон, что меня, конечно, совсем не радовало. Все мое тело нещадно саднило, переломанные кости, недолеченные до конца, назойливо напоминали о себе болезненными ощущениями, сковывающими движения, и особенно сильно у меня ныла правая нога. Каждый раз,