— Я не хочу с тобой говорить.

— Как жестоко!

— Да, несомненно, — бросила напоследок Цирцея и тоже пошла к выходу.

Она по привычке засмотрелась на бледно-красный цветок. Он имел необычное, но удивительно красивое название «Цинния», и с ним было связано достаточно событий, чтобы сейчас он стал их символом.

Цирцея сама предложила его. В память о дорогих людях, которые ушли из жизни слишком рано.

* * *

Сокол очнулся с громким криком. Его голова то пульсировала, то проходила, то вновь пульсировала и вызывала приступ тошноты.

Была ночь, и только яркий костёр освещал пространство вокруг него. Но когда он успел его развести?

— Я не буду спрашивать, какого духа, но ты мне обязательно это объяснишь. А пока… оуви, неси воду! Живо!

— У меня есть имя, м-мисс…

— Я сказала — живо!

— Уж-же бегу!

Оуви порылся в сумке, которая принадлежала, вероятно, Медее. По крайней мере, она была куда больше и явно не походила на сумку Сокола. Он бы точно узнал свою собственность даже будучи в таком плачевном состоянии.

Когда оуви дал флягу Соколу, тот жадно приложился к горлышку и выпил жидкость почти до дна.

Стало немного легче.

— Что… что происходит? — он вяло задал вопрос и постарался перевернуться на другой бок, но в итоге сдался и остался лежать на спине. — Где мы?

На самом деле, его больше всего интересовал вопрос, почему они живы, но задавать его так сразу было некорректно, поэтому Сокол решил себя немного приостановить.

— Мы в лесу, идиотина. У меня… у меня не хватит слов, чтобы описать всю палитру эмоций! Я сдерживалась, но больше не буду!

— Мисс, м-моему с-спасителю нужен отдых…

— Я зажарю тебя и даже не постесняюсь испытать удовольствие от этого процесса! Не лезь в разговор!

Оуви пугливо закрыл лицо руками. Его перья вокруг шеи также навострились, словно он поджидал атаку, и Сокол, наблюдая за ним, испытал жалость.

— Не кричи на него. Он имеет право голоса.

Медея, нервно выдохнув воздух через нос, схватила Сокола за грудки и потрясла его, будто надеялась выбить из него весь дух.

Бах!

Неожиданно он ощутил острую боль, которая прошлась по руке. Сокол захныкал, и Медее пришлось успокоиться и отпустить наёмника. Несмотря на переполнявшую её злость, она испугалась, что перестаралась.

— Эй? — осторожно позвала она. — Ты в порядке?

В порядке ли ты? Ха-ха! Мертвец и то живее, чем ты.

— Д-да.

Сокол, подавляя в себе рвущийся наружу крик, сильно зажмурился. Он надеялся, что та странная встреча — всего лишь плод его воображения, что сломанная конечность — это иллюзия. Однако сейчас, чувствуя себя крайне гадко, он осознал, что всё произошедшее было вполне реально.

— Мой сп-паситель? — жалобно пролепетал оуви, подползая ближе к Соколу. — Что с в-вами?

— Я в порядке, правда, — он намеренно не прикасался к руке, чтобы своими неловкими движениями вновь не потревожить её. — Сейчас пройдёт.

— Это как-то связано с тем, что было в Верфидо? Кто ты вообще?

Кто ты, так называемый Сокол? Убийца? Эгоист? Лицемер? Кто ты, жалкое отродье?!

Сокол махнул головой, чтобы избавиться от навязчивого противного голоса, который слышал лишь он. Боль исчезла, и он рискнул немного пошевелить конечностью. Что удивительно — перелома, о котором он сначала подумал, не было.

— Не стоит ли мне сначала задать вопрос?

Медея вспыхнула.

— Серьёзно? Ты сейчас серьёзно?! Ты превратил в пепел всю, Сущий тебя дери, деревню. Ты убил моего отца и теперь ты задаёшь мне такой тупой вопрос? А не пойти ли тебе куда подальше с такими требованиями?

— Это б-было очень г-грубо… — пролепетал оуви и посмотрел на Сокола. — Мы б-были очень об-беспокоены вашим с-состоянием, мой с-спаситель. В-вы проспали больше двух с-суток. А ещё вы к-кричали во сне.

— Любой бы кричал после того, что натворил!

— Мне жаль, что так вышло. Но ты могла бы сказать всю правду! Зачем мы вообще грабили твоего отца? Род Лиднеров? Ты что, знатного происхождения? И неужели ты не знала, что он пытал оуви?

— Какая разница, какой у меня род! И да, представляешь, я это не знала! Я даже не знала, что он будет настолько жесток. Но…

Он держал под гипнозом деревню.

— Он держал под гипнозом деревню, — повторил Сокол и тут же осёкся. — Точнее… я хотел сказать, что, вероятно, это из-за него все жители были не в себе.

— Для этого надо обладать силой! А он, — Медея болезненно улыбнулась, — не способен на это. Может, он и не был идеальным отцом в последние года, но он бы ни за что на такое не пошёл.

Наивна до отвращения.

— На самом деле, — оуви неловко потёр локоть, — я в-видел собственными г-глазами, как он использ-зовал м-магию.

— Но это невозможно. Люди не… — Медея повернулась к Соколу. — Мой отец не может быть таким. Он обычный человек!

— Я клянусь в-вам. М-мне нет выгоды врать.

— Я знаю, но я не могу поверить в это. Не могу! Я знаю, я уверена… я… я-я…

Медея, испытывая внутри самые противоречивые эмоции, посмотрела в сторону. Она любила отца, того человека, который дарил ей милые деревянные игрушки, того, кто любил её в ответ и не запирал за непослушание в комнате.

Лиднер любила его, и поэтому не могла поверить в то, что он превратился в монстра. А теперь ещё и в мертвеца.

Медея задрожала.

— Медея…

Сокол положил на её плечо руку, и в следующий миг она обняла и прижалась к его груди как к единственной надежде. Сокол испуганно обратился к оуви, который явно не понимал, что происходило. Наёмник кивком указал на Медею и вновь взглянул на оуви. Тот, неловко пожав плечами, приобнял себя и тоже указал на девушку.

На лице Сокола отразилось искреннее недоумение. На секунду он подумал, что и оуви сошёл с ума, но потом на него снизошло долгожданное озарение.

Обняв Медею, Сокол столкнулся с новой проблемой: она ещё сильнее прижалась к нему.

Какая ужасная ситуация!

Он, стараясь действовать как можно увереннее, неуклюже погладил её по голове и спустился к спине.

Лиднер всхлипнула, и Сокол побледнел.

Оуви тем временем открыл и закрыл рот, но ничего не произнёс. Он, показывая на Медею, повторил своё движение несколько раз, из-за чего выглядел ещё более безумно, чем секундой ранее.

Сокол, не отрывая от него взгляда, протянул тихое «а-а» и вслух сказал: