безалкогольный напиток с кофеином. Я скручиваю самокрутки в зоне отдыха, наблюдая, как разговаривают пары. Их губы шевелятся, но из-за громкой музыки я не слышу, что они говорят: это как общение под водой.

Перед тем как впустить меня внутрь, сотрудник у двери заклеил камеру моего телефона. Здесь открытое отношение к наготе, наркотикам и сексу, но за фотографию тебя выгонят. Неожиданно приятно, что никто ничего не снимает. Детям поколения интернета, к которым отношу себя и я, трудно проживать опыт, который они не могут зафиксировать, но я действительно наслаждаюсь моментом, ни на что не отвлекаясь. Это место не для наблюдателей, а для активных посетителей.

Через некоторое время я понимаю, что не могу продолжать курить в месте, где смешиваются звуки диджей-сета из главного зала и из бара «Панорама». Рано или поздно мне нужно расслабиться и поплыть. Я обнаруживаю, что после всех этих лет бас всё еще живет в моем теле. Я опустошаю бутылку Клуб-Мате, делаю глубокий вдох и начинаю танцевать, продвигаясь к центру.

Мне ничего не остается, кроме как погрузиться под воду. Танцпол – это морское дно, а я ныряю с аквалангом. Сердце бьется в такт музыке, которая нарастает слоями и пронизана перезвонами, как эхолокатор с подводной лодки или песня кита. Днем я смотрела документальный фильм о морской жизни, и теперь эти образы – косяки рыб, выпрыгивающие из воды киты, вьющиеся волны – плывут в моем сознании и сливаются с тем, что происходит в клубе. Фильм был на французском с немецкими субтитрами, что отражает дезориентацию, которую я испытываю в этом городе.

Народ баджо на юго-западе Филиппин почти полностью зависит от моря: они плавают в небольших лодках и живут в домах на сваях прямо в воде. Многие из них никогда не выходили на сушу за исключением случаев, когда им надо было торговать, и тогда некоторые из них испытывали «земную болезнь». Баджо физически приспособились к водной жизни: научились хорошо видеть под водой, сопротивляться воде, которая выталкивает на поверхность, и задерживать дыхание на длительное время.

Прошло ровно четыре с четвертью года с тех пор, как я последний раз пила алкоголь, и еще несколько месяцев с тех пор, как принимала наркотики. Я бросила пить в день весеннего равноденствия, незадолго до начала трехмесячной программы реабилитации, и с тех пор каждый день равноденствия и солнцестояния знаменует собой еще один квартал года трезвости. Я люблю отмечать эти даты. Пока моим телом управляет брутальная музыка, я думаю о том, где была в предыдущие разы: вершина холма, каменное кольцо, побережье Атлантического океана – места, которые мне позволила посетить трезвость. Ночной клуб, возможно, неподходящее место для празднования годовщины трезвости, но прошло уже много времени, так что я уверена, что не сорвусь, и у меня есть незаконченные дела. Я ищу часть себя, которой лишилась. Я избавилась от зависимости, но не хочу потерять саму себя – ту высокую храбрую девушку с длинными бледными руками и румянцем на щеках. Я гонюсь за ней, пробираясь сквозь толпу на танцполе. Я мельком вижу ее белые плечи, ее подрагивающий подбородок, сумочку на плече, следующую за ее движениями. Она всё время уплывает от меня.

Я решаю отдохнуть от танцев и, стоя на металлической лестнице снаружи здания, смотрю, как угасает свет и подходит к концу первая половина года. За оптовыми складами Фридрихсхайна, за вывеской «Мерседес» и пролетающими мимо самолетами виднеется розовое небо. Я думаю о наклоне земли, благодаря которому у нас есть времена года и солнцестояния. Я разговариваю с молодой парой геев – оба под экстази, – и они рассказывают мне о своих полигамных отношениях и о том, что слово Sonnenwende обозначает середину лета, а затем обнимают меня.

Ко мне возвращаются воспоминания – ночи в полузабытьи, слишком много ночей, блуждание по темным коридорам, очереди в грязные туалеты, ожидание, когда подействуют наркотики. Ночная жизнь, которую я бросила, продолжается. Каждые выходные в клубы и бары приходят новые группы молодежи из пригорода Мельбурна, сельского Вайоминга, Афин или Дюссельдорфа; студенты, работники колл-центров или дети из богатых семей. Я одета в скромные черные брюки и футболку и не привлекаю особого внимания. В туалетах я вижу следы белого порошка, и мое сердце сжимается.

Сейчас у меня менее угловатая фигура, чем была в двадцать пять. Но пока я танцую, музыка прогоняет мягкую вежливость, сожаление и печаль, молчание и тоску. Я не ищу секса или наркотиков; я ищу завершения. Полезно вспоминать как хорошие, так и плохие времена. Мне приятно, что я всё еще могу погружаться в разные пространства: побывать в городе и на островах, на суше и в подводном мире. Я больше не могу потратить впустую целые выходные, но могу потерять несколько часов. Я всё еще могу приоткрыть дверцу, попасть в другой мир и получить доступ к этой высвобожденной эйфории. Я хочу, чтобы воображение и слова смогли воссоздать ощущение под экстази: волны, взлет и восторг.

Темнеет. Я устаю. Часа примерно через три быть трезвой и одинокой становится неудобно. Это самая короткая ночь, и сейчас я всегда ухожу рано. У выхода я снова встречаю ту же пару: они танцуют, их зрачки расширены, кожа блестит от пота. Они меня не замечают.

Уйти из клуба – всё равно что снова вынырнуть на поверхность, в холодный и яркий мир, который я почти забыла. Год дошел до своего пика, солнцестояние позади, и теперь всё идет на спад. Пока я еду на велосипеде домой по Шпрее, светает. Небо чистое, дорога трудная, и у меня земная болезнь.

Verkehrsinseln

(островки безопасности)

Март

Луна Червя

В день, когда мы встречаемся, спустя ровно пять месяцев с того момента, как я приехала в Берлин, я покупаю велосипедный звонок. Я буду звонить в него всё лето.

Я думаю обо всех случаях, когда красила ресницы тушью, и обо всех железнодорожных станциях, на которых ждала. Мы сидим близко друг к другу на подоконнике в кафе, и всё во мне дрожит в ожидании. Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, серьезными и полными надежды.

Приди заточить мне ножи и отрегулировать тормоза. Приди очистить мою иронию, починить мой восторг. Приди успокоить мои мысли, и пусть мы будем спать крепко.

Он свободно и открыто говорит