не лучшим образом проводит время, когда мы не вместе, – и пытаюсь придумать, как это лучше сформулировать. Он хочет больше говорить об острове и ферме, но я слишком сильно переживаю.

Мне так хорошо в его объятиях, что я забываю сказать ему всё то, что планировала.

Мы едим китайскую еду на улице возле кафе на оживленном перекрестке станции «Котбуссер Тор», рядом с магазинами телефонов, турецкими фруктовыми и овощными киосками и многоэтажками эпохи 1980-х. По дороге домой мы останавливаемся посмотреть, как дети запускают китайские фонарики, которые медленно поднимаются в теплый воздух и, оказавшись над домами, плавно летят над Берлином на восток.

Он говорит, что, когда я забеременею, он будет натирать мой живот маслом. Он говорит, что видел на улице маленькую светловолосую девочку и подумал о нашем ребенке.

Он хватает меня в темноте за бедро и говорит, что так он понимает, что это я.

На мне синее кимоно из секонд-хенда, и я сделала короткое каре, как в детстве. Он разглядывает меня внимательнее и пристальнее, чем когда-либо прежде. Я думаю, это его сердце открывается мне до конца, но позже понимаю: он знает, что это последний раз, когда он видит мое тело.

У меня много фотографий, на которых он спит. Позже я понимаю, что он очень часто спал.

Сейчас, когда люди говорят слово «мы» так радостно и уверенно, я иногда думаю – вы можете расстаться хоть завтра. Я думаю – невозможно представить, что творится в чужой голове.

Когда мне было лет восемь или девять, во время представления с морскими львами в аквапарке я вызвалась выйти на сцену. Я подняла руку, умоляя, чтобы меня выбрали. Я вышла на сцену в своем розовом спортивном костюмчике, и ведущий сказал мне прыгнуть в воду к морским львам. Почти не колеблясь, я храбро разбежалась и бросилась в бассейн, но как только мои ноги оторвались от бортика, ведущий поймал меня и оттащил назад. И сам он, и все зрители в зале смеялись. Он не ожидал, что я действительно прыгну. Это было бы нелепо. Я совсем растерялась. Я хотела прыгнуть. Я не боялась. Он же сам мне сказал. Униженная, я вернулась к своей семье.

Его догоняет прошлое, а меня зовет будущее.

Лето резко заканчивается.

6. Островок без названия на двойном круговом перекрестке

Лихтенберг

52.539113, 13.539870

Отчет о миссии:

Последний островок безопасности, на который я иду одна. Я в шоке, в голове крутится фраза «он бросил, он бросил меня». В самом сердце Лихтенберга, в Восточном Берлине, на краю большого перекрестка есть островок, со всех сторон окруженный панельными домами и столбами. Деревья впитывают выхлопные газы; островок почти не виден с дороги. Присаживаясь пописать, я оглядываюсь в поисках енотов, мое сердце кричит, мне некого целовать. Я увидела это место на спутниковой карте и приехала сюда на поезде мимо IKEA, заправочных станций, автосалонов и оптовых магазинов. Никому нет дела до этой территории. Остатки коммунизма, утраченной мечты. Бесперспективные места, в которых я нахожу смысл. Уже почти осень, и растения сбрасывают сухие листья. Я завершу этот проект. Я закончу то, что начала.

Он отправляет мне электронное письмо, и мне кажется, что меня ударили по голове. Наш роман, который, как я думала, только начался, теперь закончился.

Прочитав письмо, я на удивление спокойна. Я переодеваюсь, крашусь, сажусь на велосипед и еду к нему домой. Если я поговорю с ним лицом к лицу, мы сможем во всем разобраться. Он просто испугался. Но его нет дома, и его сосед говорит, что он ушел в парк. Я нахожу его в парке с друзьями, вижу, что он выглядит вполне довольным жизнью, и не могу поверить, что он отправил это письмо и пошел сюда.

Я прошу его объясниться, и мы не меньше часа сидим на траве в парке и ведем серьезный и важный разговор, не прекращая курить. Я говорю и спрашиваю, умоляю и плачу, но между нами стена. Он как будто другой человек. Он так решил. Я еду домой одна, ноги дрожат, я не в себе.

Я в ярости. Он так уверенно говорил со мной о будущем. Он нашел все мои слабые места, и, хотя я знала, что всё развивается слишком быстро, я влюбилась в него. У меня не было шансов.

Иногда я почти под кайфом: стоит только посмотреть, как с разбитым на осколки сердцем я развешиваю белье и иду в Lidl.

Я зацикливаюсь. В конце последнего разговора он тихо произнес что-то, и я не смогла разобрать, было ли это мое имя или «милая».

После двенадцати дней молчания я пишу: «Я скучаю по тебе». Ответа нет.

Я ошарашена и озадачена тем, как внезапно он изменился. Я не могу этого понять. Это влияет на меня физически. Кожа покрывается соленым блеском, во рту появляется кислый привкус. Я слишком много курю и мало ем. Мое тело хочет его.

Я раздала несколько книг. Я похудела. Я трачу слишком много денег. Но это совсем незначительные проявления безрассудства.

Не сразу, но я всё-таки звоню сообщить людям, что мои планы изменились.

Островки безопасности окружены машинами и дорогами. Они облагорожены, чтобы казаться привлекательными, хотя на самом деле это шумные, неприятные места, где невозможно укрыться и где дышишь выхлопными газами.

Мы мечтали о шотландских островах, но были заперты на материке. Заточенные в городе, мы фантазировали о том, где могли бы работать. Мы ненадолго оказались на берегу на красном матрасе, на маленьком летнем острове, который создали вместе.

Цифровая археология

Август

Ячменная Луна

Энергия упрямства заставляет меня, несмотря на боль и шок, по максимуму использовать последние недели в городе. У меня запал несправедливо обиженной. Я завершу проект с островками и посещу еще несколько важных достопримечательностей Берлина, начиная с внушительного Нового музея.

Пока я брожу по галереям, мое внимание привлекает великолепная золотая шляпа. Она сияет в ярко освещенной витрине. Это нелепый аксессуар, детский рисунок шляпы волшебника, воплощенный в жизнь, помпезность из чистого золота, сверхшляпа.

Берлинская золотая шляпа считается сокровищем эпохи позднего бронзового века. Из четырех золотых конусообразных шляп того же периода, найденных в разных частях Европы, эта сохранилась лучше всего. Шляпа появилась на рынке произведений искусства в 1990-х; ее происхождение неизвестно. Эта