Я думаю, что могла бы отправиться куда угодно, но сижу здесь, в промышленной зоне зимнего берлинского пригорода.

Взвешивая, складывая и склеивая, мы разговариваем. Мы скрепляем тысячи чайных пакетиков с кусочками картона, отмеряем пятьдесят один грамм чая для хрустящих бумажных пакетов, и в это время я беседую с коллегами по расфасовке о невозможности подлинного перевода, о способах международной контрабанды, о грантах для художников.

Польская художница рассказывает, что за семь лет, проведенных в Берлине, она так и не выучила немецкий и поэтому защищена от новостей, от общества и от рекламы и может сконцентрироваться на работе. Канадский художник рассказывает о своей студии: он дешево снимает ее у компании по строительству жилья, которая хочет, чтобы их новые квартиры обрели привлекательный дизайнерский вид.

Утром каждого понедельника я докладываю коллегам о ситуации с онлайн-свиданиями, и они советуют мне, что делать дальше: как сказать, что наше третье свидание было последним, что делать с парнем, который постоянно откладывает встречу. Наше рабочее пространство стало самым оживленным и праздничным местом, где мне приходилось бывать за многие годы. Мы теперь друзья и встречаемся вне работы.

Персонал склада представляет собой срез Европы и англоговорящих стран: сербы и канадцы, британцы и испанцы. Мне жалко американцев: им нужно заполнять анкету на визу, подавать документы, пользоваться услугами дорогих юристов, печатать ворох бумаг, и всё это с неопределенным исходом, который зависит от прихоти сотрудника иммиграционной службы.

Большинство моих друзей здесь – англоговорящие. На вечеринке я замечаю, что одна половина комнаты говорит по-немецки, другая – по-английски, и эти группы медленно дрейфуют в противоположные стороны. Те мои друзья, которые, возможно, планируют остаться в городе надолго, прилагают больше усилий для интеграции.

У нас нет фиксированного графика, но нам это подходит. Мы можем бросить работу с той же легкостью, с какой и она может отказаться от нас. Это временная работа. Мы вступаем во временные отношения. Этот город тоже временный. Мы находим себе сексуальные приключения в Еврозоне. Я привилегированный мигрант, приехавший сюда не столько из экономических соображений, сколько за другим образом жизни, в поисках новых впечатлений, как и многие, кто уезжает из Великобритании в другие страны Европы: после выхода на пенсию переселяется в Испанию, покупает дом на юге Франции. Это не необходимость.

В Берлине, где напоминания об ужасах истории повсюду – бронзовые камни преткновения (Stolpersteine) на каждой улице носят имена евреев, за которыми приходили прямо к ним домой, – легко понять, почему мирный союз наций, подобный Евросоюзу, имеет смысл. Хотя я родом с самого его края – я выросла на скале, смотрящей на запад в сторону Атлантики, – я гордая европейка. Я склонна говорить людям, что я шотландка, а не британка. Мне хочется быть родом из маленькой мирной страны, современной и интернациональной.

Пока я курю на балконе в час ночи, гадая, вернусь ли в Великобританию, я слышу, как высоко над головой проносятся дикие гуси. Мигрирующие животные не знают государственных границ. Я уйду с чайного склада, но талант складывать крафтовую бумагу и точно взвешивать никуда от меня не денется. Я объявляю себя гражданкой Шотландии, интернета и моря.

Погружение в «Бергхайн»

Июнь

Земляничная Луна

Много лет назад Б сказала мне, что лучший способ пробиться сквозь толпу в ночном клубе или на концерте – сделать это в танце. Окружающие будут охотнее уступать дорогу танцору – будут отодвигаться и менять позу, изгибаться и отклоняться, – чем тому, кто просто толкается локтями.

Я вспомнила этот совет в середине лета в техно-клубе, где большинство людей были не только пьяны или под воздействием наркотиков, но еще и говорили по-немецки. Я чувствовала себя неловко, а лучший способ избавиться от дискомфорта – начать танцевать. На танцполе у меня возникло ощущение, что мы глубоко под водой, плаваем в басах. Танцующие были крабами, морскими ежами и анемонами. Я упивалась этим странным ощущением, этим ритмом, мои руки взвивались вверх, свет и дым проникал в пузыри воды.

С двадцати до тридцати лет я много времени проводила на дискотеках, в барах и клубах, но ночи становились всё более дикими, и в итоге я попала в реабилитационный центр. Я не была в клубе четыре года, но запланировала вылазку на это лето. Я собираюсь совершить контролируемую научную экскурсию в ночной клуб. В день солнцестояния, трезвая, я собираюсь одна пойти в знаменитый берлинский «Бергхайн», огромный техно-клуб на полторы тысячи мест в здании электростанции 1950-х годов, построенной в Восточном Берлине, когда тот был частью ГДР.

Последние три года я провела на Оркнейских островах. Там я изучала ландшафт и собирала себя заново: купалась в море, наблюдала за морскими птицами, плавала на лодке к маленьким островам. Я ныряла с маской и трубкой и была поражена тем, что увидела в холодных водах Шотландии: экзотические цвета, которые под водой ярче, чем на земле, и потрясающих созданий вроде морских улиток и ежей. Я вновь научилась удивляться миру, и море помогло мне оставаться трезвой. Сейчас я хочу применить те знания, которые почерпнула из наблюдений за природой, по отношению к людям и к городу.

Берлин расположен в шестистах километрах от океана, и я часто думаю, зачем переехала именно сюда, раз уж море стало так важно для меня. На большинстве фотографий профиля в Facebook я либо стою на краю обрыва, либо захожу в воду. Как мне найти подобные места в Берлине? Оставив причал позади, я дрейфую вдали от дома и ищу море в городе, со всех сторон окруженном сушей. Б прислала мне водоросли в эпоксидной смоле, чтобы я могла носить океан у себя на шее. И я нахожу воду везде, где только могу: в бассейне, сауне, озерах и даже во флоатинг-капсуле. Но я не ожидала обнаружить море в техно-клубе.

В день летнего солнцестояния, переломный момент года, я в колье из морских водорослей подхожу к «Бергхайну». Сегодня воскресенье, и вечеринка продолжается со вчерашнего дня. У меня с собой ноутбук, и в черной одежде я инкогнито. Огромное, как контейнерное судно, здание принимает угрожающие размеры, и я нервничаю. Моряки, мне говорили, носили одну золотую серьгу, чтобы было на что устроить похороны, если их выбросит на чужой берег. Клуб известен своей загадочной политикой отбора посетителей: десятки людей разворачивают каждую ночь. Парню передо мной не повезло, возможно, он слишком пьян, строгие фейсконтрольщики качают головами, и он уходит, смирившись. Но