сон. В её сновидениях Нико на вокзале кричит её имя, но она не может ответить. Потом он исчезает, и на его месте возникает Себастьян, он хватает её в вагоне и толкает вперёд. Она пролезет.

Фанни резко просыпается, тяжело дыша. Сквозь ветки льётся солнечный свет, щебечут птицы. В голове по-прежнему стоит образ Себастьяна, и Фанни чувствует прилив гнева. Зачем он это сделал? Зачем разлучил с другими? Она не хотела лезть в то окно. Не хотела, чтобы на неё охотились, как на загнанного зверя, не хотела спать на берегу реки, с грязью на лбу и липнущей к шее галькой. Куда бы ни ехал тот поезд, там наверняка лучше, чем здесь.

Она щурится от солнечного света. Слышит собственное дыхание. Испытывает удушающее одиночество, оно растёт по мере того, как Фанни становится всё меньше и незначительнее, пока каждое стрекочущее насекомое, каждое бульканье воды не начинает вопить: «Одна, Фанни! Ты совсем одна!».

Она жмурится, сдерживая снова подступившие слёзы. В следующую секунду Фанни вздрагивает от незнакомого женского голоса.

– Жидо?

Фанни оборачивается и видит взрослую женщину с корзиной белья. Женщина одета в длинную тёмно-рыжую юбку и коричневую жилетку поверх белой хлопковой рубашки с закатанными рукавами.

– Жидо? – повторяет женщина.

У Фанни бешено стучит сердце. Ей непонятен язык, на котором говорит женщина, а значит, она больше не в Греции.

– Жидо? – ещё раз произносит женщина, на этот раз показывая на грудь Фанни. Фанни опускает взгляд. Женщина указывает на жёлтую звезду на свитере. Это венгерский язык.

А слово переводится как «еврей».

А теперь о переломном моменте в судьбе Себастьяна, произошедшем по прибытии поезда в истинный пункт назначения

Дверь открывается, и пассажиры прикрывают глаза от слепящего солнечного света. На секунду воцаряется тишина. А потом немецкие солдаты в длинных тёмных шинелях начинают орать им:

– Идите! Живо! Выходите! ДАВАЙТЕ!

Себастьян, Лев и другие члены семьи ютятся в глубине вагона. Их словно выдернули из крепкого сна. После восьми дней, проведённых в вагоне, конечности слушаются плохо, в голове туман. Они питались лишь крохами хлеба и маленькими кусочками колбасы. Воды почти не было. Горло дерёт. Железное ведро для справления нужды наполнилось ещё в первый день; после этого люди испражнялись в углах, и теперь каждая частица воздуха в вагоне наполнена смрадом.

Разгрузка пассажиров занимает определённое время, поскольку многие из них погибли. Выжившим приходится перешагивать через мёртвых, робко пробираться между бездыханными телами, словно боясь разбудить. Двигаясь навстречу солнечному свету, Лев опустил глаза и увидел бородатого мужчину, шёпотом пожелавшего Фанни «быть хорошим человеком», чьё лицо рассёк решёткой немецкий офицер. Он лежит на боку без дыхания, нос и щёки превратились в месиво из запёкшейся крови и гноя.

– Себастьян, – говорит Лев, – мы не можем его здесь оставить. Он раввин. Бери за ноги.

Вместе они поднимают его и, шатаясь, спускаются по рампе, за ними Танна с девочками, потом Лазарь с Евой и Биби с Тедросом. Их ноги ступают на влажную землю. Повсюду нацисты.

– Что бы ни случилось, держимся вместе! – кричит Лев. – Поняли? Держимся вместе!

В следующий момент случается атака зрелищами и звуками, впитываемыми пятнадцатилетним Себастьяном как мощный шторм, как будто молнии, ветер, дождь и гром обрушились одновременно. Сначала раздаются крики. Офицеры громко раздают приказы на немецком, пассажиры выкрикивают еврейские имена своих близких. Арон! Луна! Ида! Собаки лают и скалят зубы, рвутся с поводков. Умершего раввина из рук Себастьяна вырывают два солдата, складывающие тела в кучи недалеко от путей. Ещё крики. Роза! Исак! Один из нацистов кричит: «Женщины сюда!», и Себастьян видит, как жён оттаскивают от мужей, матерей оттаскивают от детей, и они хватаются руками за воздух. «Нет! Мои малыши!» Он поворачивается и видит, как уводят в сторону его собственных маму, тётю и бабушку, а они зовут на помощь своих мужей. Себастьян бежит к ним, делает три шага, но его внезапно оглушает удар по затылку – охранник стукнул его палкой. Никогда раньше его не били по голове. В глазах темнеет, Себастьян тянется рукой к затылку. К пальцам липнет тёплая вязкая кровь. Отец дёргает его к себе, крича: «Держись меня, Себби! Никуда не отходи!». Он пытается найти глазами свою мать, но она исчезает среди сотен других лиц, гонимых то туда, то сюда. Почему все бегут?

Стоп. Сёстры! Где его младшие сёстры? Он упустил их из виду. Бешено воют псы. Вокруг столько солдат, столько винтовок, все эти худые люди в полосатой форме, носящиеся по двору как обезумевшие муравьи. Себастьян бросает взгляд на поезд; оттуда в кучу скидывают чемоданы.

Крики продолжаются. Яфа! Эли! Иосиф! Звучат приказы. Шевелитесь! Всех касается! Мужчин строят в ряды по пять человек и ведут мимо нацистских офицеров в различных видах формы – у некоторых с плотно застёгнутыми чёрными глухими воротниками. Когда эти офицеры показывают пальцем, отдельных пленников выдёргивают из шеренги и уводят. Кажется, что отбирают тех, кто повзрослее и послабее других, но с уверенностью сказать нельзя. Когда Себастьян проходит мимо, офицер обводит его взглядом с ног до головы, как будто выбирает мебель в магазине. Он отворачивается, и Себастьян бредёт дальше, держась за спинку папиного пиджака, едва осознавая происходящее, позволяя тащить себя вперёд, по-прежнему не понимая, в какой он сейчас стране, каким воздухом дышит, не имея возможности хоть на секунду остановиться и задать себе очевидный вопрос: что происходит? С ним. С его родителями. С остальными родственниками и со всеми пассажирами того поезда?

У него нет времени, чтобы подумать о брате.

Жизнь Нико переворачивается на железной дороге

С отправления последнего поезда прошло несколько часов, но он по-прежнему бредёт вдоль путей, надеясь снова его увидеть. Он идёт на запад и в конце концов доходит до реки Галликос и перекинутого через неё металлического моста. С наступлением ночи мальчик плюхается на землю под мостом и, вымотанный, погружается в сон.

Просыпается Нико от того, что ему в грудь уперлось дуло винтовки. Он щурится под палящим солнцем и видит лицо нацистского солдата, кричащего на немецком:

– Что ты здесь делаешь, мальчик? Встань!

Нико потирает грязное лицо. Когда он пытается встать, ноги начинают ныть. Этим утром он чувствует себя как-то иначе. Как будто лишившимся всяких чувств. Он говорит с солдатом на его языке.

– Поезд, – говорит Нико. – Куда он поехал?

– Ты говоришь по-немецки? – это застаёт солдата врасплох. – Кто тебя научил?

– Я работаю на гауптштурмфюрера Графа, – отвечает Нико.

Солдат меняется в лице.

– Граф?.. Удо Граф?… – бормочет он. – Если это так, то почему ты не с