у зрителей. Арлин Кроче в журнале «Нью-Йоркер» заклеймила его как «занудную показуху» и не увидела в нем убедительных подтверждений подлинного сотрудничества Баланчина и Нуреева. А многочисленные переодевания Рудольфа выглядели, по ее мнению, удачной метафорой «артиста-трансформатора, в которого превратился Нуреев, скача из труппы в труппу, от роли к роли».

Сам Баланчин остался удовлетворен танцем Рудольфа, посмотрев балет через несколько недель после премьеры. «Да, хорошо. А будет еще лучше», – резюмировал он, но больше никогда не работал с Нуреевым. Гораздо лучше встретили балет французские критики, когда Рудольф станцевал в нем в том же году в Парижской Опере. (В начале 1980-х годов Сьюзен Хэндл, прибывшая туда по приглашению Нуреева для возобновления балета, была шокирована тем, «как сильно изменил его Рудольф»: балет показался ей совершенно другим произведением. Но поскольку Баланчин проявлял полное безразличие к «Мещанину», Барбара Хорган, возглавлявшая Фонд Баланчина, посоветовала Хэндл: «Не вмешивайся. Пусть [Нуреев] делает, что хочет».)

Подобно Баланчину, неожиданно изменил свое отношение к Рудольфу и соучредитель «Нью-Йорк сити балле» Линкольн Кирштайн. После энергичных попыток отговорить Джейми Уайета рисовать артиста, Кирштайн «вдруг решил, что Рудольф – интересная личность». И даже купил у Уайета один из портретов танцовщика. «Это было в его духе», – заметил художник. Пока Нуреев работал над «Мещанином во дворянстве», Кирштайн несколько раз приглашал его на обеды и ужины в свой особняк в Грамерси-парке, и там они подолгу беседовали об истории танца. Как-то раз, уже за полночь, в дверь кто-то позвонил. И через несколько секунд в дом вошла Марго Фонтейн. Рудольф надумал сделать Кирштайну сюрприз, и он удался. «Линкольн был поражен», – подтвердил Уайет.

В процессе работы над «Мещанином во дворянстве» Рудольф увлекся – правда, ненадолго – еще одним молодым танцовщиком. Его новым любовником стал Роберт Трейси, 23-летний учащийся Школы американского балета Баланчина. Трейси посчастливилось не только оказаться среди двенадцати учеников, отобранных Баланчиным для участия в новом балете, но и привлечь внимание его звезды. При росте метр семьдесят семь он обладал худощавым телосложением, вопрошающими карими глазами и густыми вьющимися каштановыми волосами, свисавшими на лоб. По-мальчишески привлекательный, Трейси не был особенно красив и не входил в число наиболее одаренных учащихся школы. И, несмотря на свои длинные ноги и высокие прыжки, он так и не продвинулся дальше кордебалета. «Он тренировался очень усердно, – вспоминал один из его соучеников, – но никто не считал его сильно талантливым». Говоривший тихим и вкрадчивым голосом юноша с напускным прилежанием на лице вырос в Милтоне (штат Массачусетс), где его отец преподавал английский в средней школе. Потом Роберт изучал латынь и греческий в Скидморском колледже, где Мелисса Хейден, бывшая ведущая танцовщица «Нью-Йорк сити балле», побудила его заняться танцами. Хейден он запомнился как «яркий молодой человек», один из немногих учеников в ее балетном классе, кто мечтал попасть в крупную труппу. По окончании обучения Трейси год танцевал в кордебалете балетной труппы Чикагской лирической оперы под началом Марии Толчиф и жил с актером Хинтоном Бэттлом, звездой бродвейского мюзикла «Виз». Благодаря содействию Хейден и Толчиф он получил стипендию в Школе американского балета.

С Нуреевым Трейси познакомился в феврале 1979 году, по пути в мужской класс Стэнли Уильямса в Школе американского балета. Трейси слышал, что Рудольф побывал в Греции, и, чтобы завязать разговор, поинтересовался об этой поездке. После репетиции Рудольф спросил у Роберта, где можно приобрести батарейки для его магнитофона, и Трейси вызвался найти их для артиста. В ответ Рудольф пригласил его «на чай» в свои апартаменты в старом отеле «Наварро» на Сентрал-парк-саут. «Там все и началось, – признался впоследствии Трейси. – В тот день он меня соблазнил».

В тот же вечер Рудольф договорился поехать со своей приятельницей Джуди Пибоди – посмотреть труппу Твайлы Тарп. Когда Пибоди заехала за ним на своем лимузине, Рудольф попросил Роберта позвонить ему на следующий день и сел в машину. Трейси решил, что Нуреев пошутил: «Я думал, у него и без меня хватает мальчиков. Позже я, конечно, убедился в том, что так оно и было». Через несколько дней они снова встретились в классе, и Рудольф поинтересовался у Трейси, почему тот ему не позвонил. Роберт почувствовал себя польщенным. Он был заинтригован Рудольфом с тех самых пор, как впервые увидел его в фильме «Я – танцовщик», шесть лет назад. «Вы действительно хотели, чтобы я вам позвонил? Я?» – не смог скрыть Трейси своего удивления и радости.

Вечером Рудольф повел Роберта на новую пьесу Артура Копита, потом на фильм Висконти и, уже около полуночи, к «Элайн». А на следующий день Трейси переселился в его апартаменты в «Наварро», где прожил целых три месяца. Он начал работать над устной историей о женщинах, музах Баланчина, и развлекал Рудольфа, зачитывая ему вслух свои интервью. А Рудольф за те недели, что они провели вместе, познакомил Роберта со своими друзьями – Жаклин Онассис, Сэмом и Джуди Пибоди, Филлис и Джейми Уайетами, Фредди и Изабел Эберштадтами. В один из вечеров музыкальный продюсер и бизнесмен Ахмет Эртегюн со своей женой Микой устроили для Нуреева в «Ле Шантильи» прием, на который пригласили также Мика Джаггера и его новую подружку Джерри Холл.

«Это мой друг Роберт Трейси», – с гордостью представил гостям своего молодого любовника Рудольф. Его привлекала молодость Трейси (тем более, что его собственная осталась в прошлом), а также любознательность Роберта и присущее ему стремление к знаниям. И, хотя их общей страстью был танец, они часто ходили в кино и драматические театры. По свидетельству Филлис Уайет, Трейси выгодно отличался от некоторых, менее приличных бойфрендов, которых Рудольф приводил в дом-студию ее мужа в Чеддс-Форде. «Среди них была пара мальчишек, с которыми даже не хотелось садиться за стол, – рассказывала она. – А Роберт был образованным и очень вежливым молодым человеком, с хорошими манерами». По словам Виолетт Верди, в Трейси было «что-то ребяческое, несмотря на его интеллект и умение вести себя в обществе. И это выглядело очаровательно».

Связь Нуреева и Трейси зиждилась на их потребности друг в друге: Рудольф наслаждался юношеским энтузиазмом Роберта, а Трейси видел в Нурееве объект восхищения, образец для подражания и человека с авторитетом отца. Родной отец Роберта умер, когда ему было всего девять лет, и в Рудольфе Трейси обрел «его удачную замену». «Я был несобранным, когда познакомился с [Рудольфом], и меня поразила его целеустремленность, – признался Трейси одному из приятелей. – Мое отношение к нему было сродни преклонению перед героем». Роберт не только благоговел перед знаменитостями, с которыми встречался благодаря Нурееву, но и