за плечо, я осторожно присела рядом. Правой, испачканной кровью ладонью я взяла Филина за его левую. Та была опаляюще горячей. Преодолевая сопротивление мышц, я согнула его руку в локте, приведя к его груди. Накрыла ладонь умирающего своей, а затем склонилась к лицу.

Его взгляд опять остановился на мне. Чёрный глаз, из которого уже текла кровь, затуманивался, но, помимо животного ужаса, в нём блеснула искра живого. Бледные подрагивающие губы искривились — то была явная попытка улыбки.

Через мгновение Михаил Филин обмяк и застыл. Мышцы лица, недавно сведенные спазмом, расслабились. Из чёрного, больше ничего не выражающего глаза, сочилась алая жидкость. Второй же, голубой, невозмутимо смотрел вверх, навсегда оставшись копией прижизненного взгляда хозяина. Блестящий учёный и врач, поставивший себя выше большинства людей, обладатель редчайшего фенотипа крови и любитель шоколадных фигур на палочке, погиб ровно через сорок один год после своего рождения. Поглядев на него не больше нескольких секунд, я быстро собралась с духом и правой рукой обшарила карманы покойника, выгребая все ключи и карты, которые находила. Рана на моём плече жгла и стреляла. Зажав добычу в ладони, я отстранилась от трупа и не без усилий поднялась на ноги. Приступ дурноты не заставил себя ждать, но после череды глубоких вдохов головокружение отступило. Аромат воска наполнял мои лёгкие, гоня прочь тошноту и слабость и вселяя поддержку.

У стеклянной двери я обернулась, посмотрела в последний раз на фото Илоны и молча кивнула. Возможно, меня можно счесть сумасшедшей, но я верила в то, что сегодняшней ночью в этой самой комнате она незримо присутствовала рядом, во время моей борьбы с Филиным, стоя у меня за спиной, словно ангел. Будучи святым посланником небес, Илона временно веселилась в меня, а затем забрала с собой прощёного мужа, тело которого осталось лежать под её фотопортретом.

Глава 61

«До полной ликвидации объекта осталось десять минут».

— Да чтоб тебя…

Отыскав нужную карту-ключ, я заставила открыться стеклянную дверь, а следом, с помощью другой карты — железную. В пустом коридоре сирена визжала особенно громко. Стиснув зубы, я шла так быстро, насколько была способна. В тазу разливалась тяжесть. Левое плечо онемело, но боль от раны распространилась по всему телу: отдавалась покалываниями в пальцах руки, давила на мозг и била изнутри по черепной коробке, отнимала шею, разрывала сердце и лёгкие. Тошнота усиливалась. Когда окружающее меня пространство принималось раскачиваться совсем уж сильно, я прислонялась к ближайшей стене, закрывала глаза и дышала, пока не становилось легче. Один раз я действительно чуть не отключилась, и только страх с инстинктом самосохранения помогли прийти в себя и продолжить путь. Другой раз, споткнувшись о чью-то ногу, повалилась на пол. Сделав попытку разбудить светловолосую женщину, которой принадлежала конечность, я потерпела неудачу и, всхлипывая, подползла к её лежащей рядом соседке. Тоже безрезультатно. Действие усыпляющего газа, на беду, было продолжительным, а у меня — слишком мало возможностей, чтобы спасти хоть кого-то из этих людей…

Я задыхалась, я волочила ноги, опираясь рукой о стены. Падала, лежала и поднималась, чтоб дальше бороться за жизнь. Вновь и вновь заносила руку и вставляла сжатую в окровавленной ладони карту-ключ в проём очередной двери, и с каждым новым писком близилась к цели. Мимо проносились цвета — красный, белый, синий, серый, зелёный.… Всё слилось в безумный хоровод психоделических красок, жутких звуков и боли, и я упорно продиралась сквозь него, как через заросли подсолнухов в детстве. Вот я уже в кабинете Химика. Серый железный шкаф, про который говорил Тим, был приоткрыт. Я лишь дернула на себя створку и практически ввалилась внутрь. Вынула из кармана жёлтый чип, похожий на подъездный, и приложила его к металлическому углублению в стене. Раздался скрежет. Проникнув в открывшийся проём, я очутилась на слабо освещённой лестничной клетке и медленно, держась за перила, двинулась вниз. Бетонные ступеньки тоже напоминали подъездные. Один пролёт, два. Я вздрогнула, увидев на площадке у ведущей на второй уровень двери бесформенную груду мужского тела, лежащего спиной вверх. Осторожно обошла его и приблизилась к двери. Повторная операция с чипом, писк.

Теперь я шла по широкому коридору, пол и стены которого были отделаны зеленоватым кафелем. В воздухе слабо тянуло хлоркой. Поодаль, вдоль стен слева и справа, тянулись белые пластмассовые перегородки. Иногда в них встречались широкие окна, сквозь которые можно было мельком увидеть обстановку лабораторий. Свет в них был ярче, чем в холле.

— «До полной ликвидации объекта осталось пять минут», — бесстрастно проинформировал голос Филина.

Я прибавила шагу. Каждая мышца была пропитана болью, а лёгкие лопались, разрываемые натужным дыханием. Желудок крутило. С лица и шеи градом катился пот. Однако конец коридора всё приближался, и вот я могла уже разглядеть ведущие из него двери. За несколько метров перед ними левое крыло выступало в виде стены так, что холл ощутимо сужался. Доковыляв туда, я заметила в этой стене дверь с обычной железной ручкой, а справа от неё — маленькую прямоугольную панель, матово-чёрный экран которой подёргивался красной рябью горизонтальных линий. По резкости и интенсивности они напоминали лучи лазера.

Вдруг кое-что на ручке двери привлекло внимание. Пятна. Я рассмотрела их внимательнее: тёмно-бурые, они явно имели отношение к крови. На полу под экраном они тоже имелись — застывшие красные капли разных размеров.

Внутри, словно тина из взбаламученного дна озера, поднялась тревога. Что, если там, по ту сторону двери… Нет. Нет. Сердце подпрыгнуло до горла, а глаза начали отыскивать проём для вставления ключа. И тут я подпрыгнула от неожиданного сигнала — оказывается, я подошла близко к экрану и, видимо, спровоцировала этим его оживление. Он вспыхнул, и красные линии неслись теперь уже на белом фоне. Снова раздался пищащий звук.

— «Для доступа в центр управления объектом предъявите персональный биометрический код», — раздался из прежде незамеченного мной динамика внизу панели прохладный мужской голос. Из-за механических искажений в нём почти невозможно было узнать голос Филина.

От красной ряби перед глазами у меня усилилась тошнота. В висках запульсировало. Отвернувшись, я с трудом, сгибаясь, добрела до двери, ведущей к лифту, облокотилась о её гладкую поверхность и стала дышать так глубоко и ровно, насколько могла при нынешней панике. В голове потемнело. Только бы не грохнуться в обморок, иначе конец…

В какой-то момент опора исчезла передо мной в оглушающем писке, и я полетела вперёд. Но, вопреки ожиданию, приземлилась не на пол, а прямиком в чьи-то руки. Те, грубо схватив меня, тут же