Шрифт:
Закладка:
Грузное тело мужчины передо мной было втиснуто в белый халат, сейчас обильно заляпанный кровью. Из-под него торчали две серые штанины, вниз по которым от колен шли кровавые ручейки. Я перевела взгляд выше, на лицо и ахнула, узнав, кто же мой визави.
Лицо его было сильно изуродовано — нос сильно распух, и кровь с него текла, запекаясь на лопнувших разбитых губах, а левый глаз представлял собой щелку, выглядывающую из багряно-фиолетового отёка. Прежними остались седые волосы, торчавшие на голове клочьями, да правый глаз с голубой радужкой — но явно не выражение злобной ненависти, коего я никогда раньше в нём не помнила. Впрочем, и личных встреч у нас случалось весьма немного…
— Вы! — не смогла я сдержать удивлённого возгласа. — Это вы помогали Филину! Вы тот самый его коллега!
— Михаил Павлович любезно предложил мне сделку, и я не смог отказаться, — громыхнул он.
Александр Олегович Северин, заведующий отделением анестезиологии и реанимации клиники Филина, наступал вперёд, прожигая взглядом.
— Вы же… стольких спасли, — слабость неотвратимо заполняла мой рассудок и тело, а левая рука отнялась, казалось, до кончиков пальцев. — Как вы… почему…
— У моей дочери, Яночки, дилатационная кардиомиопатия, — в голосе его звучало неподдельное глубокое горе. — Девочке нужна была пересадка сердца. Очередь на донорство длинная, пока дойдёт, она могла не дожить. А дочке всего-то двадцать один, жизнь впереди! — выкрикнул профессор.
Голова шла кругом. Колени дрожали. Время нещадно уходило, а я не могла обойти Северина, чтобы сбежать… Собрав всю волю в кулак, я концентрировалась на том, чтобы сохранять сознание ясным.
— Михаил Павлович был в курсе моего несчастья. Месяц назад он обратился ко мне. Пообещал помочь с донором и самой операцией в обмен на ответную услугу: я должен был выходить недоношенного ребёнка в условиях тайной лаборатории.
Меня это едва ли удивило. Конечно, Филин умел манипулировать людьми в нужных целях, мастерски играя на их слабостях. Удивило другое.
— И вы… вас ничего не смутило? Да он бы убил вас, как только вы стали бы бесполезным. Или подставил бы в нужный момент в своих преступлениях. Сегодня он сам сказал, что это сделать с вами и собирался! — меня качнуло, и я перевела дух. — А вы… Вы видели, что он совершает с людьми, и тем не менее доверились. Вы ведь знали, что здесь творится! Почему хотя бы не сообщили об этом кому-нибудь?
Теперь часть моих сил ушла ещё и в крик. Сирена вокруг надрывалась от воя. Сколько осталось до взрыва? Будет ли предупреждение перед ним? Почему больше не объявляется время? А может (сердце застыло от ужаса), я пропустила?
— Он запретил. Предостерег, что в случае разглашения про это место я буду считаться его соучастником, а Яне мой арест невыгоден. Потому я был должен. Это был единственный шанс для Яночки! А теперь он пропал, и она умрёт.
Качнувшись, я шагнула вперёд. Северин неумолимо стоял передо мной, как скала. Может, попытаться его обойти?
— Послушайте… Мне жаль вашу дочь. Но Филин… вы понимаете, он бы на самом деле пустил вас обоих на опыты!
— Вообще-то Михаил Павлович колол мне экспериментальный препарат, — сверкнув глазами, поведал профессор и шевельнул локтями. — Ещё одно его условие, на которое я согласился ради дочери.
Я ахнула. Что он ему ставил? Уж ни вещество ли, вызывающее различные психические нарушения — в частности, агрессию и снижение интеллекта?
— Это из-за тебя ничего не вышло! — не успела я поравняться с Севериным, как он больно ухватил меня за правый локоть. Его жилистая рука тряслась от гнева, как и всё его тело. Я едва не задохнулась от страха, представив, на что способен обезумевший от горя отец.
— П-причём тут я?
— Твой друг вырвался из-под надзора ради тебя. Он напал на меня, когда нашёл. Выпытывал, где ты и где тебя держат! Он просто обезумел. Заставил отсканировать сетчатку глаза, чтобы пробраться в центр управления, и взломал систему! А меня запер в шкафу. Михаил Павлович помог мне выбраться перед тем, как уйти искать вас. Тогда я едва пришёл в себя после побоев, от слабости не мог встать с пола и сесть за компьютер. А когда, наконец, сделал это, увидел, как ты бредёшь по третьему уровню к выходу. На изображении с другой камеры отыскал Михаила Павловича — он лежал и не двигался. Я понял всё и решил дожидаться тебя у лифта.
— З-зачем?
Северин приблизил ко мне лицо. Я зажмурилась, но от запаха крови спрятаться не могла. Тошнотворный и отвратительно-сладкий, он проникал через обонятельные рецепторы в самый мозг, заставляя его затуманиваться.
— Отомстить, — прорычал анестезиолог. — Михаил Павлович обещал мне именно твоё сердце.
— «До полной ликвидации объекта осталась одна минута. Обратный отсчёт пошёл. Пятьдесят девять… пятьдесят восемь…»
У меня внутри всё оборвалось. Этот поехавший в погоне за мнимым возмездием погубит и себя, и меня.
— Взрыв — ничто, — прохрипел он, смыкая на моём горле свою мощную беспощадную руку, наверняка натренированную проведением СЛР. Какая ирония…
— Я убью тебя сам, своими руками. Потом умру тоже, и Яна никогда не узнает, на что я пошёл, чтобы её спасти. Детка не простит меня…
— Правильно… сделает…
Колени мои подкосились. Руками я отчаянно пыталась отнять от своей шеи лапищи свихнувшегося врача, но моя физическая сила, да ещё весьма ослабленная из-за ранения и недавней борьбы за выживание, не шла ни в какое сравнение с его. Северин опустил меня на пол и навис сверху всем весом, продолжая душить.
— «Сорок четыре… сорок три…»
— Послу… шайте… моей… вины нет. Вы… доверились… недостойному…
Хватка не ослаблялась. Из горла вырвался хрип. Мои глаза закрылись, и свет померк. Руки безвольно шлепнулись вдоль тела.
— «Тридцать шесть… тридцать пять…»
Всё. Даже если бы я освободилась, у меня не осталось бы времени для разбирательства в том, как запустить лифт.
— «Тридцать четыре…»
Так глупо — обвести Филина, а в итоге всё равно умереть.
— «Тридцать три…»
Механический голос отдалялся, смыкаясь сверху надо мной глубинами вод, под которыми я медленно погружалась на дно. Далеко-далеко, сквозь их толщу, донёсся звук выстрела. А может, мне показалось…
Кто-то позвал меня по имени. Наверное, точно — я уже унеслась в мир иной. И горько усмехнулась про себя — не впервой…
— Катя! Катя!
Грудь расширилась от громкого, преисполненного желания жизни вдоха. Я открыла глаза и поняла, что мою шею больше ничто не сдавливает. Кашляя, я начала судорожно глотать кислород
