Грубая ладонь ухватила мой подбородок и с силой потянула наверх. В ноздри ударил запах свежего кондиционера.

— Давай, открой глазки, посмотри на меня, — он легко хлопнул меня по одной щеке, затем по другой и встряхнул. — Скажи, они ещё в этой лаборатории?

Мысли растекались и плавились, как железо в печи, так что сосредоточение далось с огромным усилием. Замычав, я медленно помотала головой и довольно хмыкнула, затем снова обмякла в руках Химика.

— Нет? Боже… Как давно? Как давно, Катя?!

На этот раз он тряхнул меня так сильно, что позвонок в моей шее хрустнул.

— С… тех пор как… я убежала… из красного коридора.

— Значит это…

Пространство вдруг взорвалось оглушительным писком. Хоть он и походил на предыдущий отрывистостью и короткими интервалами, тональность его была ниже и резче, а громкость — намного сильнее. Казалось, он предупреждал о конце света.

— Чёрт! — Химик отпустил меня, и я рухнула на пол, как тряпичная кукла. А когда снова открыла глаза, то увидела, как он судорожно возится с часами на левом запястье.

— Столько оповещений… как пропустил, не видел… Проклятье!!

Я пошевелила пальцами правой руки, убеждаясь, что могу управлять ими. Затем начала медленно поднимать с пола своё тяжёлое тело. Каждое движение будто вонзало в раненое плечо раскалённый нож.

Химик теперь лихорадочно пытался нажать на кнопки сбоку от циферблата. От боли у меня вырвался громкий вздох, но этот псих даже не обратил на меня внимания.

«Что, если он блокирует Тиму выход?» — подумалось мне. Моя правая ладонь изменила направление — вместо того, чтобы продолжать тянуться к левому карману, она сжалась в кулак. Собрав все свои силы, я занесла его и обрушила на часы Химика. От удивления он вскрикнул и обернулся ко мне. Ещё одним движением руки я, рыдая от боли, толкнула его. Однако последующая за этим вспышка в собственной голове едва не лишила меня сознания. Пришлось опять опуститься на пол и глубоко дышать.

«Нельзя отключаться, нельзя, нельзя», — твердила я себе. Холод, идущий от пола, медленно вползал в меня, грозя заморозить совсем, сделать вечной пленницей плит и бетона — такой же мёртвой и равнодушной.

— «Внимание. Срочная эвакуация. До полной ликвидации объекта осталось тридцать минут».

От звука механического голоса Химика я распахнула глаза. Боль, терзающая моё плечо, не ушла, но отодвинулась на второй план. Скрипя зубами, я села, опершись на правую руку. Филин уже успел подняться на ноги; поправив рукав халата, он спокойно посмотрел на меня сверху вниз. Но в глазу яростно полыхало пламя.

— Так была предусмотрена защита. Вход в лифт сверху расположен в моем кабинете, на десятом этаже. Спускается он до первого уровня и второго. На третьем не останавливается, но в шахте именно там вмонтированы датчики. Перед преодолением на подъемнике третьего уровня — неважно, вверх или вниз, необходимо подтвердить санкционированный доступ введением специального кода на наручном устройстве. Несоблюдение данного правила расценивается системой как нарушение автономности лаборатории. Иными словами, это будет означать, что вниз проник посторонний, либо кто-либо из испытуемых бежал наверх, а оба случая — прямая угроза мне. После этого есть ещё пятнадцать минут на подтверждение ошибки и введение кода. Если этого не сделать — запускается программа самоуничтожения, и через полчаса лаборатория взрывается. А вместе с ней и улики.

Морщась от боли, я отползла дальше и, упершись спиной в ножку стола, продолжала наблюдать за Химиком, который неспешно, шаг за шагом, двигался от меня в левую сторону. То, что он высказал, было не просто ужасно, а по-настоящему жутко, и означало массовое убийство всех находящихся в этот момент в лаборатории жертв. И сейчас они, крепко спящие из-за воздействия газа, не смогут выбраться и погибнут.

— Отчеты о результатах исследований и фотографии я всегда сохранял в защищённой папке компьютера, который с помощью ВПН связан с моим домашним. Так что ничего не будет утеряно.

Я прикрыла глаза. Слабость, тошнота и боль в простреленном плече опять взяли верх. Ещё стало душно. Волосы прилипали к мокрому лбу, лезли в рот.

— А я тем временем смогу избежать обвинений, — негромко продолжал Химик. — Главным преступником и злодеем останется мой коллега, чьи нравственные устои — ах, неожиданность! — пошатнулись вследствие семейной драмы, и он пошёл по кривой дорожке Данилы Ивановича Звягина.

Я на сантиметр сползла по ножке стола. По ушам продолжал бить писк тревоги, но голос Филина, раздающийся слева, звучал намного отчётливее, делая остальные сигналы фоном.

— Похищал людей, проводил на них опыты, подыскивая подходящего донора своему ребёнку… Меня тут и рядом не было.

Шаги приближались — он возвращался обратно, ко мне.

— Тима я заставлю молчать. Найду его семью и возьму в плен. Пусть кудряш выбирает, правда или жизнь родных.

— Ну и… гад же… ты! — прошептала я, с усилием открывая глаза и видя перед собой физиономию с рыжей бородкой и убийственно-холодными голубыми глазами. Где настоящий, а где протез, сейчас различить было невозможно.

На моё правое здоровое плечо опустилась ладонь.

— Нет, Катя. Учёный, защищающий свои интересы.

И тут мне в шею с другой стороны вонзилась игла. Холодная и острая, она медленно погружалась в меня почти параллельно коже.

— Яремная вена… Ага.

Химик сопел, выдавливая из шприца содержимое. Когда он отпустил меня, я с трудом повернулась всем корпусом влево и задрала голову, изучая поверхность тумбочки рядом с пустым стеллажом. Край деревянной рамки и флакон с прозрачным содержимым всё ещё были там. А вот шприца не было.

— О да, — величественно произнёс Химик. — Тот самый мощный галлюциноген, про который я говорил. Он вызывает летальный исход. Шприц с дозой был приготовлен специально для тебя и ждал здесь своего часа.

Часто дыша, я медленно начала сползать на пол.

«До полной ликвидации объекта осталось двадцать минут».

— При обычных обстоятельствах ты получила бы угощение завтра утром, но, сама видишь, нас лишили возможности ждать.

Когда я уже лежала, дергаясь в судорогах и судорожно хрипя, лицо Химик появилось передо мной сверху. С заинтересованным блеском в глазу и некоторым сожалением он внимательно смотрел, как я умираю.

— Расскажи мне, что видишь, — он взял меня за руку, но я лишь тряслась и мычала, изо всех сил ширя глаза. Плечо горело огнём, и от боли у меня текли слёзы.

— Не можешь? Очень жаль… Ничего. Я тут побуду с тобой, пока всё не закончится. У нас с тобой есть ещё пять минут, Катя.

Химик ласково погладил меня по мокрой щеке, убрал прилипший к ней