Шрифт:
Закладка:
Тим навещал меня и дочь каждый день, и мы всегда вместе выходили на прогулку с коляской. Шли по дворам, вдоль детских площадок к нашей старой школе по тротуарам, снег на которых почти сошёл, и вдыхали уличный воздух, апрельский ветер, свет солнца, а также радовались людям вокруг и смеху детей, возвращающихся с уроков. Всего этого нам не хватало взаперти почти так же сильно, как, оказалось, не хватало друг друга.
— Кажется, вчера твой папа видел в окно, как мы целовались, — сказал в один из вечеров Тим, подвозя к моему подъезду красно-серую коляску с Элиной. Я, шагавшая рядом, рассмеялась.
— Ты тоже его заметил?
— Нет, просто мой старик со мной сегодня об этом заговорил. Не переживай, Кать, — поспешно заверил Тим, остановив коляску под козырьком и повернувшись ко мне. — Ничего плохого он не сказал. Даже наоборот.
Я улыбнулась, вспомнив, как мой папа тоже вчера ходил с загадочно-весёлым настроением, всё также ни о чём не расспрашивая.
— Пусть. Зато ему будет, о чём говорить с моим.
Мы засмеялись и, обнявшись, снова слились в поцелуе.
Встреча с Ряхой в Москве состоялась даже не через неделю после нашего побега с лаборатории, а через две с половиной, пятнадцатого апреля. По такому случаю дядя Лёва дал нам для поездки свою машину, бордовый «Опель». В кабинет Ряхи, выдержанный в строгих тонах, мы вошли вместе. В руках у Тима к тому же была переноска с Элиной, которую он поставил на кожаный диван.
— Я рад сообщить, что все юридические моменты улажены, — Юрий Иванович, полный стареющий и лысый мужчина со здоровенным обрюзгшим лицом и крепкими плечами, сидел напротив нас за столом, а сзади него на стене висел знак ФСБ в виде щита с гербом, за которым спрятался меч. — Свои паспорта и прочие документы вы сможете восстановить в ближайшее время. Потом уже, — он указал на стоявшую позади нас переноску, — зарегистрировать ребёнка. Для этого нужно будет подтвердить родство с помощью тестов ДНК. Вам обоим. Ещё раз.
Мы оба кивнули. В файле с документами, который я отцепила от люльки дочки в лаборатории, оказалась история моей беременности с описаниями всех проводимых экспериментов, а также история родов и карта Элины, в которой были отмечены стандартные медицинские манипуляции, проводимоелечение и полные результаты анализов. Отдельными листами шли данные, касающиеся меня и Тима: все лабораторные параметры, а также результаты генетического теста, подтверждающего отцовство. Химик, видимо, проверил это, прежде чем начать собирать данные о втором родителе Элины для каких-либо исчислений в собственных исследованиях…
— Также хочу сказать, что нашим хакерам-таки удалось взломать домашний компьютер Филина и вскрыть данные, — его густой бас был звучным, и я то и дело тревожно думала, что он может разбудить дочь. — Не без труда, конечно, но они это сделали. Спасибо вам за подсказки с паролем… Без них бы угадывали дольше. Филин и правда вплетал везде в основу кода это число.
— Шестое июня две тысячи двенадцатого года, — подтвердила я. — На самом деле Илона Правкина скончалась только через три месяца, но для всех и для него её не стало именно в тот день.
— Да… Мы нашли у него в файле все фото, в том числе предсмертные фото его жены. На месте взрыва в лаборатории до сих пор работают наши специалисты. Пока результатов у них почти нет, это и понятно. Но ребята не сдаются, стараются найти всё, что смогут. Впрочем, и без этого у нас достаточно обвиняющих доказательств против Филина, а также Северина.
— Нам… не предъявят никаких обвинений? — уточнил Тим.
— Нет, об этом даже не думайте. Наоборот, вам обоим положена благодарностьи компенсация, которую выплатят после восстановления документов. Вы ведь пострадали во время выполнения нашего задания.
— Пострадали — мягко сказано… — бросив участливый взгляд на меня, Тим продолжил, — а утешительный приз в виде мешка конопли будет? Шучу-шучу, — поспешно прибавил он в ответ на вытянувшееся лицо Ряхи. Я подавила усмешку. — Вы что все, поверили? На самом деле я давно завязал.
Пока что Тим оставался единственным человеком, с которым я могла говорить о том, что происходило со мной в плену. Во время совместных часов, что мы проводили вместе у меня дома, либо на улице, пока дочка спала, я рассказывала ему обо всем — медленно, по порциям, местами сглаженно. Несколько раз мне приходилось прерываться, видя, каким тёмным и недовольным делается лицо Тима. Иногда его глаза наполнялись слезами, и я, чтобы не смущать его, делала вид, что ничего не замечаю. Я злилась на себя за то, что своими рассказами причиняю ему боль, и на него — за то, что он просил продолжать, несмотря ни на что. Всё же мы оба были готовы выговориться сейчас, чтобы не носить потом это в себе годами.
Когда я поведала про то, как мне удалось обхитрить Филина перед тем, как всадить в него шприц, Тим довольно присвистнул.
— А не такой уж он суперпродуманный был, каким похвалялся!
— Думаю, его погубило собственное высокомерие. Он даже мысли не мог допустить, что его гениальное изобретение не сработает, поэтому мгновенно поверил в мою предсмертную агонию и не стал проверять достоверность её клинических проявлений, — и, помолчав, добавила, — а также зацикленность на принципах. Ещё хорошо, что Филин торопился… Перед тем, как пойти за нами, он глянул записи с камер. Одну уж точно — момент нашей встречи. Если бы он уделил больше времени другим видеофайлам, то нашёл бы тот, где я меняю шприцы.
Тим, в свою очередь, рассказывал мне, как он жил в так называемый «Клетке» на первом уровне.
— Почти никакого режима в этом дерьме. Каморка с душем и тубзиком в углу, ну чистая зона. И таких каморок целый ряд. Три раза в день через прямоугольную щель внизу двери охранники придурошные кидали хавчик, а иногда другую шнягу. Брат Валька был походу помешан на санитарных условиях. У нас даже у всех ножницы были! Только нападать было не на кого, никто к нам не заходил, пока были в сознании. В общем, в это отверстие мы иногда пытались выглядывать и так друг с другом перекрикивались. Хотя бы поэтому я не чокнулся от недостатка общения… Убирались сами, ссаными тряпками. Одежду одну и ту же носили, стирали, и она на тебе
