Тим поднял бровь.

— И ты им всё рассказала, как есть?

— Я… да. Пусть им это будет сложнее понять, но… Химик-то меня в этом плане вообще не трогал. Так что… твоим родителям всё будет известно.

— Вообще, мама знала, — медленно проговорил Тим. — Я попросил её не раскрывать это… до официального разговора со всеми. Мы его всё откладывали. Видимо, сегодня момент настал. Но почему-то кажется, это не станет такой уж новостью…

— Верно. И так уже многое увидели. Кстати, — мне вдруг пришла в голову тупая и саркастична вещь. — Будь Элина дочерью Филина, она бы как раз и наследовала его состояние, — усмехнулась я.

Тим посмотрел на меня и снисходительно, как-то по светлому улыбнулся.

— Да, но она моя.

— Ещё раз спасибо, что спас нас, — тихо сказала я, дотронувшись до его руки. — Без тебя мы бы погибли.

На лице Тима проступили смущение и благодарность.

— Ладно тебе… Много раз уже слышал, — притворно-ворчиливо произнес он и опустил глаза. Но я успела заметить, как они заблестели.

На следующий день, когда Тим был на работе, мы с папой поехали на кладбище, навестить маму и Антона (Элину я на это время оставила с Устиньей и немного нервничала, так как в первый раз после прибытия из лаборатории решилась доверить кому-нибудь с ней посидеть). На могиле моего мужа вместо креста уже стоял гранитный памятник с фото усопшего и выгравированными под ним датами рождения и смерти. С похорон минуло почти десять месяцев, но оживляемая молодыми травинками земля казалась такой утрамбованной и твёрдой, будто провела в таком положении уже лет десять. Кладя к подножию памятника роскошный венок, я мысленно благодарила мужа за годы, проведённые вместе, и гадала, станет ли боль от утраты со временем такой же наглухо запечатанной, как эта земля, и примирюсь ли я со своей новой жизнью.

— Думаю, ты уже знаешь ответ, доченька, — сказал мне отец, когда я встретила его у оградки, и мы вместе двинулись к выходу. — Конечно, всё не так просто и не сразу. Но… прошлое важно уметь отпускать.

— Я знаю, пап.

Остановившись, я посмотрела на его лицо. На морщины, которые прибавились на нём за время моего отсутствия. Я знала, что Устинья во многом поддерживала его, когда я… пропала. Так он это называл, отказываясь верить в мою смерть даже после сообщения о взрыве. Оказывается, моей семье и семье Тима сотрудники Ряхи сообщили о нашей с ними связи, и после этого наши родные отчаянно придерживались версии о том, что мы инсценировали свою смерть и скрылись ото всех ради выполнения сверхсекретного задания, а потому не устраивали нам даже фиктивных похорон. Отчасти всё, конечно, и можно было так назвать…

— Я, правда, знаю. В лаборатории у меня было время поразмышлять о многом… Теперь я смотрю на некоторые вещи совсем по-другому. Прости, если раньше чего-то не понимала. И… да, я хочу начать жить с чистого листа.

Мы двинулись дальше.

— Я не вернусь в квартиру в Коммунарке.

Я ожидала, что папа станет охать, причитать «вы же столько на неё с Антоном копили» и что-то в этом роде, но он только молча кивнул. По документам она не так давно вновь перешла от отца ко мне. Когда я исчезла, «двушка» полгода стояла пустой, и лишь с февраля Гриша уговорил папу сдать её в аренду. Правда, сдал он её не всю целиком — наша с Антоном спальня, где хранились и мои вещи, оставалась нетронутой. После возвращения я ещё ни разу не посещала квартиру, в которой жила последние четыре года, да и временные жильцы по-прежнему находились там. Когда-нибудь мне придётся там побывать, а пока что я попросила Гришу привезти мне оттуда книги о Гарри Поттере, ноутбук и ящик с материалами по антимикробным пептидам — данной научной работой, начатой Антоном и продолженной мной, я намерена заняться в обозримом будущем, чтобы за несколько лет довести её до диссертации.

— Пока продолжу сдавать жилье, а потом продам. И машины тоже.

«Фольксваген Тигуан», бывший автомобиль Антона, и моя «Ауди» стояли в гараже и вместе с двушкой на девятом этаже высотки принадлежали другой жизни — той, в которой я, обычный доцент, ни разу не сталкивающийся с жестокостью в собственный адрес, была счастлива с Антоном Бирюченко и которая навсегда останется в моей памяти.

— Приобрету другой транспорт. Может, получится «Лексус». А что? — я искоса взглянула на папу и повела бровями. — Было бы неплохо.

Тот рассмеялся.

— Конечно, Катюша. У тебя всё получится. А насчёт жилья, я уверен, вы с Тимом потом решите. Он-то уже продаёт свою халупу!

— Пап?

Я посмотрела ему в глаза — такие же, как у меня и Элины.

— Папа, как думаешь… — я замялась, не зная, как сформулировать предложение и снова затронуть тему, о которой шла речь вчера на ужине с Вердиными. Вроде тогда папа отреагировал положительно, да и ранее казался довольным — но вдруг ему на самом деле было что добавить ещё?

— Думаю, что всё будет нормально, — отец крепко обнял меня, и я с удовольствием прильнула к его груди. — Не волнуйся. Мы с Лёвкой вечером потом обсуждали… Так вот, Катюха, я честно признаюсь тебе — он всегда жалел, что в молодости у вас с Тимом ниче не вышло. Я говорил ему, значит не судьба. Но вчера мы оба были счастливы, что судьба дала вам ещё одну попытку, и вы её, как говорится, теперь не профукаете.

— Спасибо, пап, — я облегченно зарылась носом в его рубашку. — Я люблю тебя.

— И я тебя, доча, — он чмокнул меня в макушку. — Кстати, Элиночка прям на тебя похожа. Вот только кучерявой уже становится…

Но пока что мы с Тимом оставались в Красногорске. Когда он, мои и его родственники были на работе, я, закончив домашние дела, отправлялась гулять с дочкой по городу своего детства. Со времён моей молодости тут многое изменилось — был возведён горнолыжный стадион, многоуровневый концертный зал, арт-центр Гридчинхолл, парк Ивановские пруды и многое другое. Но многие старые места оставались такими же, как раньше — храмы, знаменитые усадьбы, городской киноархив и, в частности, моя школа и детский сад. Я думала о том, что когда моя дочка станет постарше, я смогу показать ей всё это и рассказать об историях, сопровождающих каждое место. А пока что она просто лежала в коляске, наслаждаясь вместе со мной прогулками, которые по мере увеличения дня и тепла становились всё продолжительнее. Пусть год и