Шрифт:
Закладка:
– Но ты ведь жив, – не понимал Рехи.
– Жив. И не жив. Попробуй!
Сумеречный Эльф вытянул руку, с готовностью подставляя вену. Рехи на негнущихся ногах подошел и с яростью истощенного зверя впился в запястье. Он чувствовал, как зубы раздирают кожу и проходят сквозь мышцы, он ощущал, как напряглась проткнутая вена. Но вкуса крови не было… Даже когда она заполнила рот, даже когда потекла по подбородку. Она не имела запаха, не ощущалась под пальцами. Эта кровь не несла и частицы столь необходимого на грани гибели тепла.
– Да что за… – выдохнул разочарованно Рехи, отпрянув. – Ты как Саат? Ходячий труп?
– Нет. Я сгорел между линий. Я есть, но меня нет! Видишь? – Эльф показал вскрытое запястье: кровь больше не текла, испарившись легкой дымкой. – А жив ли ты… живы ли эльфы?
– Я жив. Пока что. И Инде жива. Она-то уж точно просто жива! – Рехи попробовал разбудить девочку, оставленную на песке, но она только измученно застонала. – Почему ты ей не наколдуешь еды? Она же ребенок! И голодает со мной. Попадаются только мелкие ящерицы и жуки. Проклятые земли какие-то. Ну, почему? Ты не понимаешь, что она умирает? Да что тебе понимать, у тебя ведь никогда не было детей…
Сумеречный Эльф изменился в лице, глаза его округлились и застыли на миг, губы свела судорога, искривила их застарелой мукой. Он опустил голову, недовольно морща лоб, и глухо ответил:
– Были. Были, да все до одного умерли. За две тысячи лет их появилось на свет немало. Только никто не оказался бессмертным. И умирали все раньше тридцати. Либо от болезней, либо от несчастных случаев. Каждый! Вскоре я понял, что это часть моего проклятья, и перестал обманывать добрых женщин иллюзией нормальной семьи. Со всей этой силой… Со всеми знаниями Вселенной… Я не мог никого спасти.
– Так что же… дети Стражей обречены умирать? Как… Как у Вкитора? Как у Митрия?
– Не знаю, Рехи. Надеюсь, что нет. Не у всех. Я слишком многого не знаю.
Нечто тревожное и холодное свернулось змеей на потяжелевшем сердце, забилось мыслью о названном возрасте. Рехи пообещал: «Натт, ты доживешь до глубокой старости. Честное слово! До тридцати… До тридцати, возможно, я не доживу. А ты точно переживешь меня».
– Ладно. Я помогу, – разнесся над пустошью голос исчезнувшего Эльфа. – Иди к острому камню, который пронзает небо. На северо-запад в сторону красных сумерек! Острый камень, плывущий между небом и землей!
– Что будет возле острого камня? Великий пир?! Что за камень?
– Иди, – напутствовал Сумеречный. Что мешало ему теперь? Что заставляло выстраивать лабиринты загадок? Рехи не знал и знать не желал. Его снедала обида. Зря он однажды научился доверять, зря поверил, что бессмертные – и потому неживые – способны по-настоящему сопереживать.
– Ничего, Инде, мы еще живые. Мы дойдем! – решительно прохрипел он. Девочка за спиной пошевелилась и приоткрыла глаза. Боковым зрением Рехи заметил ее оцепеневшее лицо.
Она постепенно теряла надежду на спасение, как и ее проводник, догадывалась, что он не ведает, куда держит путь. Чтобы загладить неискупимую вину бессилия, Рехи ловко поймал двух толстых ящериц. Понюхал их и попробовал – неядовитые. И то хорошо. Вскоре Инде жадно съела их, сырых, едва освежеванных.
Рехи же короткая охота вымотала так, словно он гонял по горам целое племя людоедов. Он сидел, растирая коченеющие руки и ноги. В голове билась мысль об остром камне и застряла картина испарявшейся дымом крови Сумеречного Эльфа. Рехи не хотел превращаться в такое существо. Ни за что, никакая сила не стоила такого сомнительного существования.
– Острый камень… Камень, плывущий в небе… – твердил как молитву Рехи, упрямо бредя сквозь пустыню.
– Мы дойдем, – с недетским ожесточением вторила Инде, и в голосе ее слышались твердые интонации Лойэ. Рехи тут же вспоминал, ради кого не падает, ради кого идет вперед. Но силы истощались с каждым шагом. Бастион и год в заточении остались тусклым воспоминанием далекого прошлого, снова отломилась эпоха, сменилась эра. И он изменился, как сметенный ветром пласт песка.
Невзгоды пути усугублялись порывами ураганных вихрей, как будто некто выстраивал хитрые препоны, не позволяя приближаться к Цитадели. Некто по имени Двенадцатый Проклятый.
Однажды ветер поднялся настолько сильный, что странников накрыло с головой песком, как в день рокового урагана. Пустыня услужливо сама рыла и закапывала могилы.
– Инде, где ты? – испугался Рехи, когда не ощутил за спиной привычной тяжести. Глаза залепил песок, смешанный с пеленой слез. Рваная тряпка на голове только мешала, Рехи сорвал ее, тут же задохнулся от кашля, падая на четвереньки, но продолжал истошно звать:
– Инде!
– Рехи! – донесся откуда-то тонкий голосок. – Рехи, я здесь!
– Где?! Инде, не молчи!
– Здесь!
Ветер уносил слова, путал направления, в его порывах слышались неверные стенания. Ураган насмехался, заставляя кружить на месте. Минуты промедления отламывали по куску драгоценное время жизни Инде. Рехи принюхался, запах крови всегда выводил его к людям. На этот раз все было иначе. Голод вообще не играл никакой роли. Рехи прислушался к своим инстинктам, но обоняние притуплял пепел, а слух путал ветер.
Он кинулся наудачу вперед и вскоре нашел не Инде, а едва заметный холмик. Так же когда-то и его погребал ураган, два раза хоронила его пустыня. Рехи подбежал к возможной могилке и начал спешно разгребать ее руками, стесывая обломанные ногти. В нос и рот набивался песок: он скрипел на зубах, сыпался с ресниц – Рехи не замечал. Сердце его бешено выпрыгивало из груди и успокоилось лишь в тот миг, когда он ощутил под пальцами тепло кожи. Он потащил Инде за шкирку, чтобы освободить из песчаной ловушки. Он хватался за лоскуты ее истлевающего рубища, а они с треском отрывались, не позволяя удержать.
– Инде! Давай же! – Рехи с силой дернул девочку за подмышки, и они покатились по песку. Инде громко вдохнула и закашлялась, приходя в себя.
– Инде, сюда, сюда, здесь можно укрыться. Не пещера, но хоть что-то, – просипел Рехи, выплевывая песок. Теперь он крепко сжимал запястье спутницы, чтобы не потерять ее вновь в кромешном водовороте непогоды. Из-за горизонта доносился страшный рокот, даже сквозь сизый хаос
